Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин
Древорез замялся.
– Ну-ну? – с любопытством подбодрил его Ухмыл.
– Катали мы ваше солнце… – сойдя на пугливый шёпот, повторил Кудыка страшные слова.
Ответом было озадаченное молчание.
– Всего-то навсего? – разочарованно протянул наконец Ухмыл. – А я-то думал…
– Да как же «всего-то навсего»? – взлепетал Кудыка. – Мил человек! Про солнышко-то!
– Ну и катали… – невозмутимо отозвался Ухмыл. – Сейчас опять покатим… – Он оглянулся на теплящиеся вдали огоньки и дружески пихнул Кудыку в плечо. – А пойдём, посмотришь… Вроде опорожнили уже… Только ты, слышь… – озабоченно предупредил он. – Ширше рыла рот не разевай, с опаской иди… А то, не ровён час, в ров угодишь – как раз по тебе и проедет…
Ров, как выяснилось, лишь показался Кудыке земляным, потому что лежал на нём мягкий слой золы. А на деле изноровлены были под ров две насыпи из мелкого щебня, а в получившейся между ними канаве через каждые полпереплёва шли утопленные заподлицо дубовые полукруглые рёбра – не то гнутки, не то вырезки. Дуги, словом…
Всё это древорез определял на слух да на ощупь. Потом впереди зажелтел попрыгивающий огонёк, и Ухмыл с Кудыкой (Бермята остался подле обоза) приостановились. Отчётливо потрескивала под чьими-то шагами скрипучая дресва[56]. Кто-то шёл им навстречу вдоль хребтов золы по той стороне канавы.
– Хоронись! – испуганно шепнул Ухмыл. – Розмысл! Увидит, что без дела бродим, – трезвону будет на трое суток!
Оба, горбясь, отбежали к высокой груде щебня, в которую упирался долгий ров. И вовремя. Розмысл остановился шагах в двадцати от них и огляделся, приподняв лампу повыше. В её масляном сиянии Кудыка различил остролобое костистое лицо и быстрые злые глаза.
Да-а… Такого, пожалуй, умолишь… Ишь ходит, очами посвечивает…
– Почему не в сборе? Почему без огня? – гневно грянул розмысл, обращаясь к смутно чернеющим грудам золы, и неистовый голос его раскатился вдруг гулкими отзвуками, как если бы он говорил, наклонясь над колодцем.
Выяснилось вскоре, что почти так оно и было: перед розмыслом зияла в склоне великая дыра, из глубины которой внезапно проклюнулись, замельтешили жёлтые огонёчки, и вскоре полез наружу с лампами в руках чумазый оробелый люд.
– Заплутали? – рявкнул розмысл. – Праздников лишить? Лишу!
– Да, Завид Хотеныч… – сбивчиво принялся оправдываться кто-то из вылезших. – Пятерых никак сыскать не могли, а их, оказывается, ключник отрядил бочки с маслом катать. Из пятой клети в шестую…
– Он что? Умом повредился? – страшно прохрипел розмысл. – Вот-вот закат начнётся, а он – людей забирать?
Взмахнул лампой и устремился в округлое жерло пещеры.
– Пронесло, – сказал Ухмыл и выпрямился. – Вставай-вставай! С ключником они завсегда долго лаются… Схватятся – колом не разворотишь…
Кудыка боязливо выглянул из-за бугра.
– О каком это он закате? – ошеломлённо спросил древорез. – Закат-то уж был давно…
– Ну, это как посмотреть… – посмеиваясь, отвечал Ухмыл. – Вы-то закатом одно зовёте, а мы другое… Во! Покатили уже. Давай-ка от греха подальше к волнолому отойдём…
Они отступили к скользким, поставленным торчмя тёсаным камням – каждый чуть не в рост доброго берендея. Зачавкала под ногами мокрая зола. Кудыка заворожённо смотрел, как из тьмы надвигается, выплывает нечто облое[57] и огромное… Он уже сообразил, что ров изноровлен не прямо, а несколько отлого, под уклон. Круглая громада с величавой неспешностью катилась по нему сама. Проседая, постанывали дубовые рёбра, скрипел под гнётом щебень, стреляли мелкие камушки. Земля ощутимо подрагивала. Поравнявшись с остолбеневшим Кудыкой, диво с тяжким хрустом наехало на высокий бугор, за которым они недавно прятались от розмысла, и остановилось, покачнувшись. Ахнул древорез.
– Не так ахаешь, переахай снова, – с удовольствием обронил Ухмыл.
Пугливость новичка изрядно его развлекала.
– Это сколько ж в нём переплёвов-то? – потрясённо проскулил Кудыка.
Лохматая от хлопьев окалины громада (подробность эту он смог разглядеть лишь потому, что вокруг сразу засуетились люди с лампами) размером была с Кудыкин двупрясельный дом, не меньше.
– Про переплёвы забудь, – несколько надменно посоветовал Ухмыл. – Шагами да переплёвами ты у себя дома мерил… А тут, брат, точность нужна, промахнёшься – солнышком в берег залепишь. Так что мера тут одна – локоть…
– Так ить… – растерялся Кудыка. – Локти-то у всех, чай, тоже разные!
– Н-ну… ненамного… – уклончиво ответил Ухмыл.
Суета вокруг огромного шелушащегося окалиной ядра тем временем пошла на убыль, послышался снова резкий голос розмысла Завида Хотеныча, уже разобравшегося, видать, с ключником, а потом вдруг возникла напряжённая тишина. Слышно было, как по склону оползает с тихим шелестом тронутая ветром зола.
– Готовы, что ли? – спросил невидимый розмысл.
Человека четыре нестройно отозвались в том смысле, что готовы, мол…
– Выбивай клинья! Па-берегись!
Вразнобой забухали молоты, и чёрная округлая громада дрогнула вновь. Кудыке даже померещилось в темноте, что качнулась она в его сторону. Отпрянул, треснулся затылком о камень волнореза, лязгнул зубами. По счастью, за скрипом щебня, стонами дубовых рёбер и людскими криками звук этот остался неуслышанным. Огромное ядро двинулось по короткой поперечной канаве, которой Кудыка поначалу даже не приметил, и кануло в гулкой дыре, где сразу зашумело, заревело, загрохотало… Казалось, рычит сама преисподняя.
– Ну вот и закатили… – удовлетворённо молвил Ухмыл.
Глава 9. У Завида Хотеныча
Разбудила Кудыку проснувшаяся до света Чернава, угрюмая и озабоченная.
– Бежать отсюда надо, берендей, – садясь в лубяном коробе, решительно, как и подобает супруге, заговорила она. – Жить нечем, воровать нечего – зола кругом да окалина… А то я этой золы в землянках не видела! Ворожить… – Тут она призадумалась, должно быть вспоминая лица возчиков, потом досадливо тряхнула головой. – Да и ворожить некому. Ничего не боятся, ни во что не верят… Выворожишь тут, пожалуй… у кукиша мякиш… А солнце! Это оно каждый вечер на нас падать будет?
Содрогнулась и умолкла. Кудыка покряхтел. Давненько ему бабы не указывали…
– Так а назад-то… – проговорил он, тоже выглянув из-под тулупчика. – Назад-то куда? В слободке – поймают, в развалинах – тоже… Ты-то – ладно, а я-то! Смутьян ведь…
Однако, честно сказать, лукавил древорез, хитрил. После того, что он увидел вчера на Теплынь-озере, собственные его беды не то чтобы забылись, но как-то съёжились. Бежать ему не хотелось совсем по другой причине. Неисправимого Кудыку вновь разбирало любопытство. Чувствовал: пожалеет ещё, если сбежит, не досмотрев всех здешних чудес.
Посветлело, верх правой стенки лубяного короба прояснился, порозовел… Правый-то почему?
– Сани, что ли, другим боком поставили? – недовольно сказал Кудыка и приподнялся.
Ничего подобного. Сани как стояли, так и стояли – оглоблями ко рву. А вот заря занималась
