Сансара 2 - Евгений Кострица

Моня стоял, точно в трансе, чувствуя себя словно пустым. Потрачено всё. Выжал, что мог. Ему даже не верилось, что они еще живы. Сорвав голос, не знал, в состоянии ли вообще хоть то-то сказать.

– Сожгу всё к чертям! – прорычала Роби, ее голос дрожал, переполненный злостью. – И выродков всех!

В углу пещеры к стене испуганно прижались сестра с братиком, которые сюда привели. С ними было еще несколько детей. Они дрожали, вцепившись друг в друга, их лица были бледными, а глаза полны слез. Взгляды устремлены только на Моню, безошибочно найдя слабое место. В них не было злобы, лишь страх и мольба. Казалось, малыши даже не поняли, что здесь случилось. Возможно, думали, что такая игра.

– Роби, стой! – крикнул Моня. Слабый после песни голос дал петуха.

Она остановилась, бросив на него острый, как лезвие, взгляд.

– Ты спятил? – рявкнула, стиснув огниво так, что побелели костяшки. – Эта сучата нас бы сожрали. Адское отродье, с ними надо кончать!

– Я знаю. – Моня покачал головой соглашаясь. – Паучиха едва не отложила яйца нам в брюхо. Но это все равно только дети. Или были детьми. У всех правда своя.

Роби резко обернулась, но меч не опустила. Она посмотрела на малышей, и на миг ее лицо чуть смягчилось – но только на миг.

– Дети? – выплюнула она. – Это приманка, пойми! Они заманили нас сюда, чтобы сожрать! Мы – пирожки!

– Может быть, – голос вновь дрогнул. Моня взял Роби за руку. – Но я не монстр. И ты тоже не монстр.

Роби опустила меч, но не до конца – ее рука дрожала, а во взгляде смешались злость, растерянность и что-то ещё, чего не было раньше.

– Да, не монстр. Ты идиот, – буркнула она, но голос стал тише.

– Нет, я твои ножны, – напомнил он ей.

Будто растаяв, Роби улыбнулась и развела руками. А потом обняла.

Мальчик с испачканным грязью лицом поднял глаза и прошептал: «Спасибо, дяденька» – так тихо, что Моня еле расслышал.

Тишина повисла в пещере, тяжёлая, как сырой воздух. Дети не шевелились, но иногда всхлипывали, прижимаясь к стене. Коконы покачивались на сквозняке, а где-то внизу что-то скреблось и шуршало.

Моня бросил последний взгляд на перепуганные детские лица, и впервые за долгое время ощутил себя не никчемным и слабым, а большим, чем есть. Еще не герой, но смог кого-то спасти.

Свечи синхронно погасли, как только пещера осталась у него за спиной, словно выключив свет.

3

Стол в таверне был шершавым и липким, словно его не скоблили несколько лет. Моня сидел, задумчиво водя пальцем по кромке с щербиной, стараясь на Роби сейчас не смотреть. Та голодна и всё еще зла – развалилась на стуле, сверкает глазами, и ее можно понять.

Квест с Мэери благополучно провален, но за детские ушки бы им заплатили. Теперь ни славы, ни денег – сидят на мели. Если бы не Анджел, который согласился оплатить этот ужин, ловили бы кроликов в окрестных полях.

А тот примчался, едва вошли в город. Видимо, оставил приметы кому-то из стражи, и пока регистрировались, ему донесли. Пришлось расписаться в паре журналов, пройти инструктаж, а потом битый час слушать о местных бандитах, чудовищах и, конечно, налогах. И только после лекции гостей пустили за стену, где встретил Анджел, устроивший им эскурс по городу.

Он небольшой, но очень богатый из-за подземелья, за которое сражалось несколько гильдий. Там разведаны только верхние уровни. Это отличная зона для фарма, но места под солнцем хватит не всем. Тот, кто контролирует шахту, получит все плюшки, продавая лицензии тем, кто слабее.

Таверна гудела – гомон, стук кружек, скрип половиц под ногами. Народец здесь пестрый, но «искателей» нет. Они собирались в другом заведении, но Анджел опасался, что его гостей кто-то узнает, поэтому привел их сюда. Они не были в розыске, но мало ли что. После пожара в деревне там решили, что ведьма сгорела, а трупы у черного хода списали на зверя, который выл по ночам.

– Что будете брать? – подойдя, широко улыбнулась дварфиха, протянув в пухлой ладошке меню. Чистенький фартук, большой бюст и широкая кость.

– Баранину с грибами, две пинты медовухи… – сказал Анджел и вопросительно посмотрел на Моню. Мнение Роби, видимо, не интересовало совсем.

– Нам, как ему! – выпалила та, дорвавшись, наконец, до нормальной еды. – И еще тарелку поглубже с гречневой кашей и колбасой. И кувшин побыстрее – зверски устала, нажраться хочу.

Моня поблагодарил Анджела взглядом. Разумеется, «чаепития» ему не забыл, но зла не держал. Инь по-своему отомстила тому в «красном доме», и беднягу было сейчас даже жаль. Воистину нет никого коварнее женщин. С другой стороны, парнишка любил пострадать.

Дварфиха поставила на стол два кувшина, кружки и, посмотрев на Моню, как-то загадочно вдруг подмигнула. Переглянулась с Анджелом и отошла, качая широченными бедрами. Лавируя между столами, она ловко избегала щипков, уворачиваясь рук от пьяных мужланов. Кого-то даже беззлобно хлестнула по лицу полотенцем, вызвав одобрительный хохот и свист.

– А знаете, – прокомментировал Анджел, – дварфы размножаются из земли почкованием. У них даже младенцы появляются на свет с бородой. Им при рождении сразу кирку дают. А вместо грудного молока у дварфих – пиво. Говорят, специальный сорт даже есть.

– Остряк, что ли? – мрачно посмотрела на него Роби, вытирая губы ладонью. Свой кувшин выпила залпом, как воду, и теперь тянулась к другому. – Сколько можно потратить? Огласи наш бюджет.

– Пей и ешь сколько влезет, – сдержанно разрешил Анджел, не зная, что совершает ошибку.

Влезет там много. Его разорят. Ела и пила Роби, как здоровенный мужик.

– Вот удружил! – Она показала ему большой палец и подняла руку, требуя принести поскорее кувшин.

Анджел изменился в лице, а Моня не смог сдержать улыбки. Глупец не знает, насколько прожорлива Роби. В это сильное, но стройное тело, казалось, физически столько влезть не могло.

Наголодавшись, та не сводила взгляда с подноса, который несли кому-то другим. Ее ноздри слегка шевелились, втягивая божественные ароматы еды. Кружки эля покачивались, угрожая пролиться, а на тарелках парили горки желтого риса с тушеным мясом и овощами.

Но эти гастрономические сокровища радовали глаза и желудок за соседним столом. Жрецы в рясах обсуждали там что-то свое, смотря на всех свысока. Гладковыбритые лица выражали скуку и легкую степень презрения к таверне и дварфам, как бы спрашивая: «Зачем они здесь?»

Моня подобный вопрос бы себе не задал. Ему нравились и местная кухня, и