Сансара 2 - Евгений Кострица
Моню прошиб холодный пот, как только осознал чудовищность ее слов. Тут живьем закатают, как в консервную банку. И даже смерть ничего не изменит. Игрок воскресает через час рядом с трупом или на кладбище, с которого к нему еще надо бежать. А оно уже здесь. Как тюрьма, выхода нет, и никто не поможет. Порыпавшись, «искатель» после долгих мучений бросает аккаунт, оставив здесь тело уже насовсем.
– Ах, ты тварь! – Роби, подняв над головой меч, с воплем рванулась к монстру.
Рассекая воздух, клинок сверкнул в свете свечей, но Мэери не сдвинулась с места – лишь улыбнулась шире, обнажив жвалы, что прятались у нее за губами. Оранжевые глаза вспыхнули, как раскаленные угли, а паучьи лапы за спиной начали двигаться плавно и быстро.
Одна из конечностей княжны метнулась вперед. Острый кончик целился в грудь, но Роби увернулась, и он лишь высек искры об камень. Сделав кувырок в сторону, девушка нанесла удар – меч скользнул по суставу, оставив царапину на черной броне.
Мэери засмеялась – глубокий, мелодичный звук, от которого у Мони задрожали колени.
– Какая красотка, – почти пропела она, наклоняя голову, словно любуясь. – Ты родишь нам столь же красивых детей.
Моню это, наконец, разбудило – он тоже петь может! Пусть и не так, как спела бы Инь, но тело ведь то же! Естественная акустика здесь только поможет. Резонанс превратит пространство в ловушку. Ирония в том, что хозяйка пещеры привыкла ставить их для других.
Две лапы взметнулись одновременно, и на этот раз отпрыгнуть Роби уже не успела. Одна из них чиркнула ее по бедру, а вторая, схватив, подтащила к себе и прижала к земле. Меч упал со звоном на камень. Нога княжны его отбросила в сторону, а паучьи конечности засновали вокруг Роби, как ткацкий станок, стягивая ее в белый кулек.
Паутина липла к рукам, ногам, груди – тонкая, но прочная, как леска. Роби, с красным от напряжения лицом, еще не сдавалась – дергалась, грызла нити, как пойманный зверь. Глаза горели яростью, а из горла вырывались хриплые проклятья, обещая выжечь гнездовье.
– Моня! – крикнула она, но звук вышел сдавленным и почти неразборчивым. – Делай… что-нибудь!
Он пытался, но всё это время беззвучно открывал рот, как выброшенная на берег рыба, но не мог извлечь из себя слова песни. Они попросту не появлялись пока в голове. Скорее всего, виной тому страх. Слишком боялся, что ничего не получится, и он только рос. Мелодия, что должна была их спасти их, растворялась в глубинах тонувшего в панике разума, не в силах выплыть наверх.
Роби замычала громче, напрягая все мышцы – паутина натянулась, но не порвалась. И тогда она еще раз посмотрела на Моню. Их глаза встретились. У него – полны страха, у нее – веры в него. Она ждала, что всё же спасет. А он просто не мог.
– Бедная девочка, – прошептала Мэери, наклоняясь к ней ближе. – Ты больше не воин. Ты теперь мамочка. Но не сейчас.
Закончив пеленание, она повернула голову к Моне. Янтарные глаза сузились, словно приклеив к земле одним только взглядом.
– А ты что стоишь? Язычок проглотила? Подожди, я тебя заверну.
Мэери подошла ближе. Лапки цокали по камням, оставляя за собой вязкие нити. Одну ножку протянули к нему – не для удара, а чтобы вытереть слезы. Кончик ее коснулся щеки, холодный и острый, и Моня отпрянул, споткнувшись о камень.
– Куда это ты? Не упади.
Его мягко подхватили и подняли несколько лап. Словно взвешивая, повертели, пощупали ноги и грудь.
– Какая ты сочная… – уже задумчиво сказала Мэери, закончив беглый осмотр. – Такую жалко на корм. Займусь тобой прямо сейчас…
Как оказалось, там не только лишь лапки. С расширенными от ужаса глазами Моня смотрел, как поднимается за ее спиной членистый хвост. Жало на его конце маслянисто блестело, сочась чем-то склизким. Видимо, под ним яйцеклад.
Растянув прямо в воздухе, Моне раздвинули ноги и стащили трусы. В голове калейдоскоп образов: хлев. Конюх. Кузнец. Гибель наги. Всё вернулось в один миг – запах сена и крови, сопение потных тел над собой. А потом сразу – Мейса. Она умирала у него на глазах. Серебристые волосы слиплись от крови, а он не мог даже крикнуть, не то что спасти.
Моня вновь ощутил себя беспомощным, слабым и жалким. Но это отчаяние, наконец, вырвалось криком, и внутри будто грохотал водопад. Прорвав пелену страха, он хлынул мощным потоком уже в виде песни, словно поставившей на паузу мир:
Древний хитин, замри в тишине,
Предки твои спят в глубине.
Нити судьбы, что ловко плела,
Станут оковами – такова их цена.
Янтарные очи, погасни их свет,
Слушай напев мой, спасения нет.
Замри, паучиха, на веки веков!
Дети уже не услышат твой зов,
Воздух сгущается вокруг твоих лап,
Голос сирены сильнее тебя.
Сам того не понимая, Моня сделал акцент на ритм, который резонировал с естественными циклами монстра. Жесты, имитирующие плетение ее паутины, активировали генетическую память княжны, вызывая образы предков – примитивных паукообразных из моря, что мешало координации между человеческой и паучьей частями ее существа.
Мэери замерла, словно в ее механизме что-то сломалось. Ее лапы запутались в собственных нитях. Видя это, Моня монотонное повторял тот же куплет, воздействуя на их нервные центры. Каждый повтор вызывал микроскопическое сокращение мышц паучихи. Для этого использовалась частота вибрации самой паутины, когда она подает сигнал об опасности, давая им команду «замри!»
Не переставая петь, Моня подобрал меч и яростно резал еще влажный кокон, боясь не успеть. Мэери понемногу приходила в себя, и вряд ли получится так держать долго.
Роби отсекла пару лапа, как только взяла меч у Мони. Из обрубков брызнула черная кровь, и княжна, шипя от боли, в несколько прыжков достигла норы, в которой мгновенно исчезла.
Цоканье эхом отдавалось в пещере, растворяясь в лабиринте ходов. Преследовать Мэери было бы глупо. Она видит в темноте и даже с половиной лапок опасна. Но Роби рвалась отомстить. Клочья паутины всё еще липли к одежде.
