Патриот. Смута. Том 5 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Вот так, атаман. Вот так. — Буравил я его взглядом. — Твоим людям прием обеспечим, постой, довольствие.

— Это хорошо. Скажи мне, Игорь Васильевич. А чей ты человек?

Вот, началось все, как обычно. Кто я, что я, почему, зачем и для чего все делаю. Ответил фразой известной.

— Ничей. Сам по себе, свой собственный. А что делать хочу, в письме излагал.

— Читали мы с воеводой Оскольским и собратьями письма твои, читали. — Хмурился атаман все сильнее. — А еще с казаками, что из Поля пришли, говорили.

— И что? — Я оскалился по-волчьи. Понимал, о чем речь пойдет.

— Говорят, царь ты. Татар разбил. Только, после плетей, сказали то, что в плену у самого Джанибека Герайя сидели. И это его слова.

— Его. Не мои. Я себя царем не зову.

— А чего знамя тогда царское над тобой веет. — Он прямо пошел в наступление.

— Я тебя встречать приехал, атаман, а не оправдываться. — Ситуация начала понемногу накаляться. — Так скажу…

Показал ему перстень.

— Знамя, перстень, благословение старцев Задонских, письма Хана. Все это лишь символ того, что я иду верным путем. Делаю то, что давно должен был кто-то сделать.

— И что же ты делаешь, Игорь? Ради чего мы… — Он подчеркнул это слово. — Идем на Москву. Ради кого кровь будем проливать. Ты молод, вижу. Мы ходили уже и за Дмитрия, и за Ивана Исаеввича, воеводу его. И опять идем. Пришли же! — Он поднял голос, говорил утробно. — Только, ради чего?

— Просто все, атаман. Мы идем Русскую землю защищать. Ее родную. Ради нее все. Она кормит нас, всех. А еще, за веру православную. Чтобы жить на этой земле, по правде, с богом нашим, а не с Аллахом и Католическими иезуитами Сигизмунда. — Сказал, как отрезал. — Мы идем Собор собирать всей земли Русской. Земский. И царя выбирать.

— Всем воинством христолюбивым? — Он был удивлен.

— Не только. Всем миром Русским.

Конь атамана переступил с ноги на ногу.

— Эка… Эка братцы. — Он чуть отступил, переглянулся с теми, кто его окружал. — Что скажете? Пойдем мы ради такого за этим человеком? Под этим знаменем.

Остальные молчали, думали.

— А скажи. Вот придем мы, зайдем в кремль и скажешь ты нам, что Царь и править теперь ты будешь. Без собора и что?

— Все мы смертны. — Улыбнулся я зло. — Я каждому человеку, что за мной идет, клятву даю и с каждого клятву беру. Нарушу ее, все, как ты сказал, все христолюбивое воинство против меня встанет.

Он погладил бороду, стоящие рядом за ним закивали. Тот, что был слева, промолвил.

— Любо.

И остальные тоже негромко стали повторять один за другим.

— Любо.

А следом за ними, сам атаман.

— Любо! Игорь Васильевич Данилов. Тогда с тобой идем. И сами поклянемся и твою клятву примем.

— На заре, за воротами, перед тем как пойдем к бродам.

— Семена Белова бить? — Чувствовал я, что в словах этого массивного человека стояла печаль. Не хотелось ему воевать с атаманом и воеводой Елецким.

Да и мне тоже.

— Нет, говорить будем. — Он буравил меня взглядом, и я сказал то, что ему хотелось. Да и сам я мыслил так же. — Негоже, считаю. Русским людям убивать других русских людей не с руки. Но, если не выйдет. Правда за нами.

В этот момент ударил одиночный набат на надвратной башне.

Атаман дернулся, уставился туда.

— Что это?

— Мои две сотни на подходе. — Улыбнулся я.

Радости моей не было предела. Бойцы подойдут, поспокойнее и надежнее станет. Да и Григорий с его уникальным навыком разгребать весь этот бумажный учет — в самое время.

Оскольский атаман кивнул, промолвил.

— Звать меня. Давыдов, Никифор. — Встал в стременах поклонился слегка.

— Переправляйтесь, собратья. Только моего человека вперед пустите. Нужен мне подьячий, без него, как без рук. — Улыбнулся я.

— Сделаем. — Он махнул своим.

Отряды казаков начали переправу.

Паром сегодня будет работать на износ. Пять сотен человек с конями и скарбом перевести, дело не шуточное. Началось все с трех сотен оскольцев, затем минут через тридцать по моим прикидкам подошла к реке в районе все той же слободки моя рать. Рядовые казаки были рады друг другу, кто-то даже узнал знакомцев, спешились, обнялись. Приятно было видеть это.

Люди говорили.

После долгого пути коротать ожидание с беседой приятнее.

И я понимал, что сейчас по присоединяющимся ко мне отрядам пойдет молва о том, как мы били татар, как я своей рукой Кан-Темира в огне и дыме порешил одним ударом. Обезглавил. Как правую руку его, Богатура Дивеева, пленил. Как не убоялся к татарам один ехать, разговоры говорить, а также о том, что с нами в монастыре приключилось. Как святые старцы приветили, как встретили и то, что воевода то наш, то есть я, немного с причудою…

Уверен говорили и это. Почему?

Да все ему говорят, что царь он, а он — нет! На своем стоит. И перстень у него, и знамя, что отцами, настоятелями даровано, и сами иноки поклон били, крест в святилище нашелся им. А все равно — не царь и все тут. Собор земский.

Людям простым обещал, все они это знают.

Людская молва — сила великая. И если ее верно использовать, превращается она в невероятно оружие. Ее-то я и хотел использовать для формирования войска. Чтобы каждый вступающий в ряды загорался идеей, которую сам я транслировал. Собор, выборы и изгнание всех интервентов. Сильный Царь, посаженный на Русскую Землю, блюдущий законы православные, чтобы ее от врага защитить.

С первым паромом, после прихода двух моих сотен переправился Григорий.

Усталого вида, напряженный, недовольный, в целом — как обычно, только чуть более помятый.

— Здрав будь, Игорь Васильевич. — Он поднялся на стременах, поклонился.

Мимо него к своему атаману двигались отряды казаков.

— Здравствуй, собрат мой. Как дорога?

— Да весь зад отбил с ней. — Он хмыкнул невесело.

— Как войско?

— Думаю, дошло до бродов. Тренко, человек толковый. В бой не полезет. Все, как ты сказал сделает. Близко не встанет, чтобы этот атаман елецкий своих разбойников к нам не послал. — Он криво улыбнулся. — Уверен, все будет. А ты как?

В вопросе его звучало что-то… Эдакое из разряда — ну давай, рассказывай, как ты в одиночку тысячи врагов одолел. Как город взял и звезду с неба снял.

— Да вот, Елец наш. — Улыбнулся я. — Но без тебя никак.

— Игорь Васильевич. — Он смотрел на меня с невероятным уважением. — Не знал бы я, что ты, именно ты сюда с сотней ушел… Не поверил бы. А так. Бог хранит тебя и направляет на великие дела.

Он перекрестился.

— С божией помощью все осилим. — Я ответил тоже крестным знамением, размашистым.

Рука привыкала к этому действию. Раньше как-то я по церквям был не ходок, да и, судя по всему, реципиент мой тоже был человеком далеко не набожным, насколько это могло быть в эпоху Смутного времени. Однако сейчас все больше приходилось проникаться религиозностью населения.

Без веры или хотя бы видимости ее в качестве ритуалов — никак.

Григорий тем временем более официально проговорил:

— Прибыл по зову твоему, воевода. — Смотрел он на меня и ждал.

— Знаю, что только ты совладаешь со всей этой, навалившейся бумажной волокитой. Только времени мало. До утра надо. Чтобы на рассвете мы уже выдвигались.

— Игорь Васильевич. — Он покачал головой. — Я все, что смогу сделаю. Но, если ты один с сотней города берешь, я не так хорош все же в делах письменных. В Воронеже на это несколько дней ушло. И там-то я город знал. Что где понимал и людей, нужных быстро, находил. А тут, за ночь. — Он замотал головой. — Нет, не проси такого.

— А где Савелий с сыном? — Я удивился. Требовал же троих. И только сейчас понял, что нет их.

— Там. — Он махнул рукой за реку. — Ты же меня одного велел переправлять.

Улыбнулся криво, посмотрел, подняв бровь.

— Григорий…

— Да, понимаю. Прости, воевода, устал. Не подумал.

Я тут же распорядился, чтобы двух писарей переправили со следующей партией бойцов на пароме, а подьячему пока что поставил задачу, что и как необходимо сделать, сотворить. Он слушал, вздыхал. Когда закончил, посмотрел на меня.