Артефакт будущего. - Людмила Вовченко

— Что нужно? — спросила Лида так спокойно, как только могла, и спина корабля за её плечом напряглась, будто кот, который увидел чужого кота.

— Капля. Две. И твоя нить. Только прикосновение. Я покажу тебе место, где можно… — пауза, — сделать шаг.

— И исчезнуть к чёртовой матери, — закончила она за женщину и улыбнулась зубами. — Я бухгалтер, у меня в голове всегда баланс. Сколько капель — столько потерь.

— Ты сильная, — мягко сказала та. — Не бойся.

Лида протянула руку — не к пластине. К своему запястью. Подцепила ногтем золотую нить — она не настоящая нить, но кожа помнит, где она поднимается ближе — и нажала. Сильнее. Капля крови выступила мгновенно, тёплая. Упала — не на пластину. На землю между ними.

Земля шорохнула, тонко. Воздух дрогнул. «Удача» за спиной взревела практически неслышно — низко, так низко, что сердцу захотелось поменять ритм. Нить вспыхнула ярче, но не растеклась — собралась.

— Ты лжёшь, — сказала Лида мягко, и в голосе был не гнев — ясность. — Это не шов. Это слив. Ты не проводишь домой. Ты проводишь в батарею. И если даже проводишь — то кого? Меня? Или мою энергию? — Она сделала полшага ближе, вдыхая — мёд, апельсиновая горечь, и ещё — тонкий след сладкого вина, старого, у которого улыбка как у… — Алиа.

Капюшон дрогнул на долю тела. Пальцы в перчатках сжались на пластине — чуть слышно скрипнула ткань.

— Какое странное имя, — ровно сказала женщина. — Здесь много Али.

— Не столько, сколько сладкого вина. И не настолько рядом, — отозвалась Лида. — У тебя зависть пахнет вкусно. Это редкий талант.

— Ты думаешь, что у тебя всё, — женщина не повысила голоса. — Дом, земля, мужчины. Корабль. — В голосе появился тонкий звон. — Ты уверена, что сумеешь не развратить этим город? Что не станешь маленькой королевой, у которой смех — валюта? Я тоже умею жить. Я тоже хочу. И этот мир любит тех, кто берёт.

— Этот мир любит тех, кто смеётся, — сказала Лида. — А я смеюсь лучше многих.

Пластина в руке женщины вспыхнула темнее. Волна — вежливая, мягкая — потянулась к запястью Лиды, как тёплая вода в ванну. В идеальном мире Лида бы отступила и сказала «нет». Но этот мир — не идеальный. Она шагнула навстречу — на сантиметр — и с силой, на которую не рассчитывала сама, ткнула пальцем в воздух между. Не кожу. Пустоту. Ключ на запястье, тот, плоский, с вписанным «Дом», отозвался резким щелчком. От земли под ногами поднялся запах — мокрого камня, хлеба, дымка печи. Дом, чёрт возьми. Дом — не слово, а «ты с ума сошла?» в родной интонации.

Вежливая волна распалась на кружево — так, как распадаются мыльные пузыри на солнце. Женщина отшатнулась на полшага. Капюшон чуть съехал. Лида увидела линию подбородка, родинку у уголка губ — не «доказательство», но «достаточно».

— Спи сладко, соседка, — сказала Алиа (или та, у кого её губы), и теперь мёд в её голосе был холодный, как стекло. — В следующий раз путь откроется выше. Над водой.

И сдвиг закрылся — не хлопком, а как закрывают шкатулку: мягко, с внутренним «щелк».

«Удача» рванула привязь, насколько позволяли «листья» Триана. Дом ударил колоколом — низко, коротко, «не тревога, но стоять». Из-под тени сосен бесшумной тенью вышел Триан — он не нарушал её просьбу «никому не говорить», он просто ВЫШЕЛ — периметр — его обещание. За ним — Кай, с плащом на плечах, как огонь ночью. Ален — беззвучно: как ветер ловит шорохи. Арен — ровно, но в его глазах синий пиксель дрожал — как лампа на краю.

— Всё нормально, — сказала Лида, не давая себе даже вдохнуть неправильно. — Я вернулась. Я сама.

— Мы чувствуем, — Кай уже был рядом, тёплый. — Запах мёда — не твой.

— Горечь тоже не моя, — согласилась она. — Моя — корица и кофе.

— Я усилил локальную защиту на западной тропе, — сухо сказал Арен. — И настроил фильтр на запах «мёд плюс апельсиновая цедра». Если он появится — дом позовёт.

— А я завтра переставлю «листья», — произнёс Триан. — Чтобы тропа была только твоя.

Ален стоял чуть в стороне и смотрел на неё так, будто проверял не «целая ли она», а «на месте ли смех». Он кивнул — коротко: «на месте».

Лида вдруг поняла, что у неё дрожат колени. Не от страха — от злости. Её пытались «вежливо» слить. Вежливость — худшее из оружий.

— Ладно, — сказала она бодро, и голос сорвался на смешок — но не на слёзы. — Кто-нибудь, принесите мне чай с мятой и булку побольше. Я хочу злиться цивилизованно.

— Уже, — Кай, конечно, уже.

Они вернулись в дом. Дом пахнул печёным и обнял стенами, как большой, немного хмурый пёс: «не гуляй ночью одна». Корабль на привязи глубоко выдохнул и утих. Сенсор под дверью оставил тонкую риску на камне: Запад. Раз. — Арен молча отметил, Лида молча увидела.

— Ты мне доверяешь? — спросила Наори утром, когда пришла «на чай» и увидела у Лиды под глазами кружки — не чёрные, но тёмнее радости.

— Да, — сказала Лида. — Но я ещё доверяю себе. А это опаснее.

— Это — живее, — возразила Наори. — Ты не уйдёшь одна ночью?

— Не обещаю, — честно сказала Лида. — Но в следующий раз мы поднимемся выше. На «Удаче». Если кто-то хочет швы — пусть шьют на высоте.

— Полёт? — оживился Ален, как мальчишка, которому разрешили босиком по лужам.

— Полёт, — подтвердил Кай и потер руки. — Я как раз довёл печи до ума.

— Я составил карту ветров на ближайшие сутки, — сказал Арен, — и план эвакуации на случай «если».

— А я поставлю колокол в облаках, — кивнул Триан. — Чтобы звук падал на дом сверху.

Лида смотрела на них — на двоих «огонь и смех», «ветер и внимательность», «путь и молчаливая клятва» и «железо, которое учится быть человеком». Любовь?