Гаремник. Книга первая - Владимир Геннадьевич Поселягин
Выспался на территории огороженного участка. Открытое поле, что немцы быстро огородили колючей проволокой, и похоже нашей. Под открытым небом. Тут в основном медики были, так что водили, и мы работали над ранеными. Бои вокруг продолжались, и немцы доставляли раненых. Наших бойцов, своих те сами лечили, и хорошо. Я лично солдат противника лечить не собираюсь. Принципиально. И на клятву врача, которую кстати Геннадий давал, а не я, мне плевать. Тут за всем следили немецкие медики, тех раненых что транспортабельны, отправляли похоже по лагерям содержания. Один врач заинтересовался, когда я работал с нашим раненым, из командиров, тот в сознании, комбатом был, спасал тому ногу. Всю операцию тот пробыл рядом. Внимательно наблюдая. Потом ушёл с задумчивым видом. Не все медики были на огороженной территории, многие из среднего медперсонала ухаживали за ранеными, но часть вон на огороженной территории полевого лагеря держали, включая меня. Приходил, вырубало и засыпал. Много работы. Бежать я мог, но для начала, а как парни раненые? Мы своих не бросаем. Не будет мне работы, тогда конечно, а сейчас точно нет. Так что работал. Через день целая врачебная комиссия была, шесть врачей, и те внимательно наблюдали за моей работой, вставляя редкие реплики. Манера моей работы их сильно заинтересовала, и это было видно. Даже по моей просьбе подкинули медикаментов, не своих, с наших складов, и внимательно наблюдали. Да пусть смотрят, всё равно повторить те не смогут. Ну не всё точно. Впрочем, опасение что меня заберут, заинтересовавшись, не исполнилось.
Да, следующие восемь дней, до четвёртого сентября, я так и врачевал. Бои вокруг Великих Лук подошли к концу, если раненые из наших бойцов и командиров и были, нам уже не везли, поэтому мы обрабатывали тех, что ещё был на нашем попечении. Их осматривали врачи-немцы, и если считали, что те набрались достаточно сил, отправляли в лагеря. Там в лагерных лечебницах, мол, долечатся. Да думаю большинство помрут. Я пару раз выбирался ночами из лагеря, и освобождал наших. Девчат освободил, сняв часовых, но не убивая, чтобы на нас и раненых не отыгрались. Давал уйти нашим девчатам, средний медперсонал, да и врачей, и часть раненых ушла, что могли идти. Дважды такое устраивал, давал шанс, сам возвращался. Кого-то ловили, но в большинстве похоже всё же ушло. Я же не уходил, тут много раненых коих я оперировал, и я ответственен за них. А вот пятого сентября, вызвали, даже новый халат выдали, я до этого ходил в грязном, окровавленном, поверх формы без знаков различия. Их срезали на второй день плена, даже звёздочку из фуражки забрали. В общем, очередной раненый под простынёй. Готовят инструмент, анестезию, я привычно начал осматривать и опрашивать раненого, а тот мне на немецком отвечать стал. Я тут же снимая перчатки, на выход:
— Вы куда?
Знание немецкого я не скрывал, и спокойно общался с немцами. И вот капитан-врач, что нас тут курировал, и поинтересовался куда я двинул.
— Это немецкий солдат. Солдат противника я не лечу.
— А как же клятва?
— Я хозяин своему слову, как дал, так и обратно забрал. Не подумайте ничего такого, я дважды видел, как немецкие солдаты, загоняли жителей хутора, потом небольшой деревушки, в амбары, обкладывали соломой и дровами, зажигали сжигали. Я поклялся, что никогда не буду лечить вражеских солдат и слову своему верен. Так что тут сами, это ваш солдат.
Тут я солгал про жителей хутора и деревни, это скорее воспоминания наших ветеранов что творили немцы, ближе к середине войны. Я в стороне ожидал, под охраной, немцы вопрос быстро решили. Просто отрубили руку одному из бойцов, которых я лечил, и под мои материки, внимательно наблюдали как я её обратно пришивал. Потом те пять дней наблюдали как рука приживается, оживившись, когда тот пальцами начал шевелить. То, что мной заинтересовались, моими методиками лечения, я видел, но на шею себе позволить сесть не собираюсь, что ясно дал понять. Так что уже десятого сентября, меня забрали, усадили в машину, я в форме был, в фуражке, мне позволили помыться в реке, форма не чистая, но приходится терпеть, и вот повезли куда-то в сторону Смоленска. А железная дорога пока не действовала, два моста было разрушено, восстанавливали. Точнее восстановили, но наши лётчики снова разбомбили. Ну вот и всё, это мой шанс на побег. А как же, от раненых меня увезли, да и в основном все кризисы я убрал, дальше сами будут восстанавливаться, так что пора и о себе подумать. Руки мне спереди связали, я считался фанатиком, два солдата подпёрли по бокам, машина была легковым «Опелем», четырёхдверным. Впереди солдат и офицер, два солдата охраны со мной и вот так ехали. Без охраны. А дороги забиты, проскакивали заторы, много войск. Я делал вид что дремлю, сам же высматривал возможность побега.
Машину мотало, в последние дни дожди зарядили и дороги превратились в месиво, грязь взбита в пузырчатую жижу. Впрочем, водитель опытный и мы ни разу не застряли, а заторы из-за застрявшей техники в основном были. Я сам в лагере под дождь попадал, и ничего, сам помылся, халат постирал, кусок мыла был, и форму, потому та так особо и не пахла. Тут дорога, что всё у опушки шла. Наконец нырнула в лес, я заинтересовался, хотя виду не
