Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

В общем, будущее выглядит хоть и мутновато, но в холопы меня даже если вдруг все пойдет не по плану не «разжалуют» и тем более не казнят. В эти времена, в моем положении «чужого среди своих» о большем и мечтать-то нельзя.

Долма с соусом были готовы, вылепленные из теста пряники отправились запекаться, мы с коллегами принялись пробовать новинки, а я — параллельно думать о грустном, но абстрактно-грустном: на душе все еще мир и покой. Пищевое производство — это «производство» в полном смысле слова, со всеми его актуальными для любой сферы деятельности атрибутами. В том числе — стандартизацией готовой продукции и максимально точным ее воспроизводством.

В этом смысле окружающему мир похвастать нечем. Здесь нет нормальных, качественно держащих одну и ту же температуру, печей и духовок. Сырье всегда разное, потому что сельскохозяйственное производство моего времени — это тоже производство, и те же корнеплоды одного сорта в плюс-минус схожих условиях вырастают схожего размера и качества. Да здесь даже технологических карт для каждого блюда нет! Ингредиенты, даром что весы на кухне имеются, почти всегда сыпят на многоопытный «глазок». Короче — даже одни и те же, много лет подряд приготовляемые продукты, «на выходе» прискорбно часто получаются разными как по вкусовым, так и по эстетическим качествам.

Короче — если я хочу вывести современную кулинарию на новый уровень (а я хочу!), мне придется долго и упорно работать. Со временем, когда репутации прибавится, станет попроще с «человеческим фактором» (заслуженные кулинары Руси перестанут настолько сильно сопротивляться переменам), но технически сложнее гораздо. Я с дровяными и угольными печами работал, но… Печка из будущего и печка актуальная — это настолько разные приспособления, что я даже не знаю с чего начать. Ладно, главное — начать, желательно с запасом ресурсов, которые не очень жалко, но до этого еще далеко.

Макнув «долминку» с гречкой в грибной соус, батюшка келарь откусил половину, вдумчиво пожевал, проглотил и вынес вердикт:

— Лакомо.

— Жевать не надо толком, Его Высокопреподобие оценит, — покивал Михаил, закинув в себя «долминку» с мелко нарезанными овощами.

Кстати про «жевать» — ходил я к кузнецу, показывал ему схемку, но тот попросил либо «отмазать» его от регулярных работ на монастырские нужды у батюшки келаря, либо заплатить столько, чтобы кузнец мог взять «отпуск за свой счет», освободив время на долгую и муторную новинку. Я и пытаться пока не стал — на простой путь зажал денег (как-то они быстро кончаются, не привык я каждую копеечку считать, с тридцатилетнего возраста даже на цены перестал смотреть в прошлой жизни — зачем, если мне по-любому хватит на все, что хочется?), а к сложному, когда через доброе слово и обозначение перспектив батюшка келарь сам кузнеца от регулярной нагрузки освободит, репутации мне покуда не хватает. Ценны они очень, человеко-часы кузнечные, и простой в пару недель (а столько «на выпуклый глаз» кузнец и запросил) монастырю обойдется дорого.

Младшие повара тоже попробовали, выводы начальства разделили, и, пока прянички готовились, мы с удовольствием умяли остатки долмы.

— Второй уж раз чего-то в листья заворачиваешь, — вспомнил «рыбные палочки» батюшка келарь. — Неужто только сие отец твой, Царствие ему небесное, — перекрестились. — Тебе и доверял?

Делать выводы на основе наблюдений одно из важнейших умений для человека, но всегда нужно сначала набрать нормальную статистику, а не как здесь. Торопится батюшка келарь, но это из простого, понятного и не осудительного любопытства: ну интересно знать, чего еще этот грек умеет.

— А пряники как же? — улыбнулся я ему. — Их-то заворачивать не будем.

Николай хмыкнул, признав мою правоту и нагло спросил:

— А чего ты тогда токмо для Его Высокопреподобия да епископа чего-то сготовить сподобился?

— На Западе есть слово «актив», — ответил я. — Сиречь — знания, умения или возможность толково управлять теми, у кого хватает первого и второго. Сюда же можно отнести деньги и, скажем так, «средства производства». В нашем случае — это все жизненно важное или хотя бы прибыльное для монастыря. «Активами» монастыря распоряжается Церковь, а у меня, батюшка Николай, из «активов» только остатки добра в сундуке да то, что в голове у меня есть. «Активами» распоряжаться нужно рачительно даже тогда, когда они в избытке, а я — по-прежнему чужак в чужой стране, даром что люди меня окружают добрые. Истрачу все «активы» сразу — придется лишь на милосердие людское уповать. И мы же заранее договорились, что сразу и всего не будет.

— Два блюда с листьями, пряники да убытки из-за тандыра твоего, — подсчитал келарь. — Негусто.

— Кормежку вашу с лихвою отработал, а о большем мы с тобою потолкуем, когда тандыр завтра испытаем, — пожал я плечами. — И ты позабыл о самой этой кухне. Обеды уже сейчас без утраты вкуса быстрее готовятся, а это я еще и не начал. Не гордыня сие, а реальность, батюшка, — сработал на упреждение.

— Не дави на Гелия, батюшка Николай, — неожиданно вступился за меня Михаил. — Любому бы на его месте страшно было, а иные так и вовсе руки бы опустили, в унынии погрязли да сгинули бы от него.

— Так я не давлю, — быстренько включил заднюю Николай.

И вправду справедливый — ежели правду слышит али видит, не стесняется признать. Прискорбно редкое качество для начальства всех уровней в моем времени, надо признать. Да я и сам таким грешил, хотя бы для вида: нельзя начальству ошибаться, это ж получится «Акелла промахнулся». Ой, да что там «начальство» — по пальцам двух рук могу пересчитать людей из прошлой жизни, которым хватало мужества признать неправоту. Не знаю, как с этим в других монастырях, а тем более при Дворах — от самого важного до боярских — но мне с актуальным начальником очень даже повезло.

Глава 12

Ночью я спал плохо — за окном бушевала гроза, струи ливня тарабанили по крышам, подоконникам и ставням, вспышки молний ярко освещали келью даже через крошечные щели в последних, а приходящий за вспышками гром словно сотрясал казавшиеся несокрушимыми каменные стены.

До последнего я надеялся, что смущающая меня, какая-то детская, недостойная взрослого мужика, фобия со мной в эту жизнь не переехала. Дождики я в этом мире уже видел, видел и далекие, слабенькие молнии, слышал растерявшие силу из-за пройденного пути раскаты грома, и это только подкрепляло мою надежду: как и положено взрослому человеку, мне было на это все равно. Но эта буря…

Вспышка молнии заставила пропотевшего от страха меня вздрогнуть и зажмуриться в ожидании грома. Один, два, три…

БАХ!!!

Стало страшнее — в прошлый раз он пришел на «четырех», а значит гроза приближается.

— Господи, спаси и сохрани мя. Аминь, — дрожащими губами повторил я такую короткую, но такую мощную молитву и перекрестился не менее дрожащей рукой.

Завидую Федьке — спит как убитый, хотя по возрасту это ему бояться положено, а не мне! Ох, грехи мои тяжкие…

БАХ!!!

— Господи, спаси и сохрани мя. Аминь.

В прошлой жизни почти пять лет и очень много денег на походы к психиатрам и психологам слил. Без счета «народных» способов перепробовал. Да что там «без счета», а тупо все, о которых знал, а копал в эту сторону я на совесть. Тщетно люди с красивыми дипломами и грамотами на стенах копались в моих мозгах, пытались гипнотизировать, отправляли на процедуры и изо всех сил пытались найти в лечении прогресс — на пятый год терапии я смирился с тем, что с астрафобией мне придется жить до конца моих дней и забил.

Мама рассказывала, что когда мне было три годика, мы семейно, с родным тогда еще отцом, ездили пожарить шашлыки на реку. День обещали погожий, и именно так он и начинался, но потом, откуда ни возьмись, грянула буря. Родители тогда решили, что долго она не продлится — и так оно и оказалось, за полчасика тучки «рассосались» — и мы дожидались ее окончания в машине. Пока мы в ней прятались, молния мощным разрядом превратила в обугленные щепки стоящее в паре метров от нас дерево. Испугался я тогда настолько, что даже сейчас, угодив в чужое тело и в чужие времена, ничего не могу с собой поделать.