Золото Стеньки - Игорь Черемис

Ко мне Иоганн Мейерс отнесся с подобающим пиететом, но держался с определенным достоинством. Царевичем не обзывал, но господином — да. Впрочем, Трубецкой у него тоже был господином, а мы на пару — господами. Думаю, он ко всем потенциальным клиентам так относился. Когда Юрий Петрович объяснил ему цель визита, он сразу запер дверь, чтобы нас не побеспокоили — и предложил выпить по чашечке «кафе»; Трубецкой зачем-то шепнул мне, что это «кофий» на голландский манер, но это я и так знал. В Кремле иноземным напитком пока не увлекались, так что мне было даже любопытно, чем сейчас травят себя в западных странах.

Ну а скрасить ожидание «кафе» Мейерс предложил кружкой-другой самого настоящего голландского пива — его варил тут же, в слободе, соотечественник оружейника, некий Мартин Марселис. Мы согласились, хотя Трубецкой с легким сомнением посмотрел в мою сторону — но я кивнул, хотя и понимал, что князь ходит по очень тонкому льду. Сам я решил так — вряд ли кружка пива всерьез ухудшит состояние здоровья тела, которым я пользуюсь, а если и так, то лучше пусть этот ужас уже закончится, а мой разум продолжит своё путешествие дальше.

Сидели мы прямо в магазине — с развешанным на стенках и разложенным по столам товаром. Чуть в стороне была высокая стойка — скорее всего, под ней Мейерс хранил деньги на текущие расходы и для сдачи. У него за дверью, которая выходила на Главную улицу слободы, находился охранник — разбойничьего вида мужик, который, впрочем, тоже был «немцем», причем именно из германских княжеств. Сейчас компанию ему составляла наша карета, а также прикомандированные к ней шесть стрельцов и обязательный Ерёмка. Так что за нашу безопасность я не волновался. Меня больше беспокоило то, что среди товара я не находил ничего, что тронуло бы моё сердце — всё те же мушкеты и пищали, пистолеты и тяжелые шпаги и сабли, которые я вполне мог посмотреть, не отъезжая далеко от Преображенского дворца.

Мейерс тут неплохо устроился — клиентов он ожидал за большим круглым столом, на стуле с высокой спинкой. Этот стул достался мне, а купец с Трубецким удовлетворились обычными табуретами. Поэтому я не сразу увидел Марту, которая доставила дополнительную посуду и дополнительное пиво. А когда увидел — оторопел.

Это была молодая девушка, скорее всего, ровесница царевича Алексея. Разглядеть можно было только лицо — тонкое, чуть вытянутое, с аккуратным носиком и яркими, чуть припухлыми губами. Остальное было скрыто под одеждой — чепец на голове, полностью скрывающий прическу, и утянутое на талии пышное платье «в пол» скромной сероватой расцветки с выцветшими когда-то синими цветочками. Руки тоже было видно — тоже тонкие, с проглядывающими косточками и венами. На нас она не смотрела, скромно подошла, сервировала стол и тут же ушла, под ещё один крик Майерса, которым он требовал у девушки не забыть приготовить три порции «кафе».

Я чуть шею не сломал, пытаясь проводить Марту взглядом, а когда решил всё же сохранить себе жизнь, нашел силы небрежно спросить у хозяина:

— Это твоя дочь, господин Мейерс?

— Что вы, что вы! — он экспрессивно замахал руками. — Я убежденный холостяк, господин Алексей! А это дочь моего давнего друга, который попал в Москве в очень и очень неприятную ситуацию. Помочь выпутаться из неё я не могу, но могу присмотреть за Мартой, пока он сам разбирается со своими делами. Ведь вы, господа, знаете этих ростовщиков — увидят такое сокровище и сразу же заставят внести её в качестве оплаты!

— А что за неприятная ситуация, в которую попал ваш давний друг? — спросил я.

В принципе, история, наверное, была вполне обычной для этого времени, но Марта была до степени смешения похожа на мою однокурсницу Ленку.

* * *

Ленку я знал с первого курса, но она меня первые два года нашей совместной учебы не впечатляла абсолютно — девчонка как девчонка, у нас в группе учились и более красивые, и более умные, и более милые. Наверное, эти два года у неё была какая-то своя жизнь, о которой я ничего не знал. На учебу в Москву она приехала из-под Костромы, из городка со смешным названием Буй; я вдруг вспомнил, что как раз в тех краях обитал когда-то известный проводник Иван Сусанин, спасший основателя нашей династии от отряда поляков. Впрочем, Ленку в коварных намерениях никто не подозревал и, кажется, даже не дразнил, когда мы проходили это время по истории Руси.

Мы же с ней сошлись после второго курса. Наш завкафедрой получил от начальства в качестве поощрения целый выводок школьников из какого-то исторического кружка; этих школьников он должен был вывезти в Абхазию и познакомить с тем, как проходят настоящие раскопки. Самому возиться с подрастающим поколением ему не хотелось, а у нашей группы как раз подошла пора летней практики, и его выбор почему-то пал на меня и на Ленку. Причину я так никогда и не узнал, но когда выяснил, как всё устроено на кафедре, предположил, что это был простой жребий. То есть он натурально забросил листочки с фамилиями всех студентов, подходящих под определенные параметры, в какой-нибудь древнегреческий динос — такие сосуды на кафедре имелись, пусть и не очень ценные, — а потом достал оттуда двух неудачников. Своего рода естественный отбор в действии — остальные студенты проходили практику в московских музеях, пару раз в неделю делая выписки из пыльных каталогов.

Я не особо расстроился, Ленка, как она заявляла — тоже. Правда, копать мы должны были ближе к горам, рядом с селом Хуап, где в пещере Мачагуа обнаружили стоянку людей эпохи среднего палеолита, а не рядом с морем. Но от этого Хуапа, как нам пояснили знающие люди, регулярно ходил автобус до села, которое стояло прямо на Сухумском шоссе, а уже в этом селе был прекрасный каменистый пляж. «Только тапочки купите резиновые, иначе ноги собъете», — посоветовали нам.

Тапочки мы с Ленкой купили, а подружились уже в поезде, когда выяснили, что юные историки — это физически больно. Они, правда, были не намного моложе нас — девятиклассники, которым оставался год до выбора жизненного пути, но дури в каждом из них было столько, что не в каждом студенте можно найти даже после пары стаканов крепкого вина. Завкафедрой благоразумно взял себе