Золото Стеньки - Игорь Черемис

Впрочем, в Абхазии всё нормализовалось. Когда нам соединенными усилиями удалось расселить школьников по палаткам и в первом приближении наладить быт, то выяснилось, что мы значительно выносливее. После дня в раскопе эти здоровые парни и девки буквально валились с ног от усталости, а мы с Ленкой были ничего — бодрячком. Кроме того, уже через пару дней, убедившись, что эти школьники не собираются разносить стоянку пещерных людей по камешку, завкафедрой начал нас периодически баловать — то есть отпускать в тот самый поселок на трассе, где можно в полной мере ощутить южное солнце и море. Да и местные жители, знавшие, видимо, что у нищих студентов нет никаких денег, бесплатно снабжали нас фруктами и угощали шашлыком. Так что нет ничего удивительного, что мы с Ленкой сошлись ближе, чем друзья.

Это было похоже на пребывание в райском саду с полным фаршем — то есть с полностью дармовой едой и сопутствующим грехопадением. А закончилось всё в один момент и очень страшно. В Абхазии началась война, местный археолог, который курировал нашу группу от Абхазского государственного музея, стал комиссаром батальона спецназа и ушел создавать абхазскую армию, а нашей разношерстной команде надо было как-то выбраться из этого рая, который на наших глазах начал превращаться в ад.

Думаю, нам повезло, что мы обитали к западу от Сухуми, но до сих пор не знаю, сколько удачи нам потребовалось, чтобы в Гудауте сесть на один из последних поездов, следующих в сторону России, и проскочить до грузинского десанта в Гаграх. Конечно, потом нам пришлось делать пересадку в Сочи, куда нас довезли буквально Христа ради, нам не хватило денег на билеты, поскольку за время практики цены снова выросли… Но в конце концов мы оказались в Москве, где я начал планировать нашу совместную с Ленкой жизнь.

Вот только никакой жизни не получилось. Она легко со мной общалась — всё же совместные испытания сближают; мы даже сходили пару раз прогуляться и посидели в кафе, после чего я заслужил поцелуй. Но ничего большего не было — видимо, что было в Абхазии, остается в Абхазии. А уже к Новому году у неё появился парень, о чем она мне гордо и рассказала, как какой-нибудь подружке. Я её даже поздравил, хотя настроение у меня тогда было — врагу не пожелаешь, я и сессию сдавал с огромным трудом, не понимая, зачем мне всё это нужно. Но как-то справился с собой, сумел переварить эти странные отношения и продолжил жить дальше — уже без Ленки.

Она тогда всё же выскочила замуж — за такого же приезжего, как и она сама. Они обитали в отдельном блоке общаги, быт был, понятное дело, менее чем устроен, цены скакали, как призовые лошади, так что ещё через год она осталась одна, но с маленьким ребенком на руках и со следами серьезных проблем на лице и теле. От нас она отстала на год, потом, кажется, и вовсе перевелась на другой факультет, и я так и не узнал, сумела ли Ленка получить диплом и что вообще с ней стало. Я надеялся, что она нашла своё место в жизни.

В общем, Ленка была моей душевной раной, которая давно заросла, но изредка ещё побаливала, особенно при плохой погоде. Поэтому я не мог смотреть на Марту, как на потенциальную Анну Монс — мой рассудок не вынес бы постоянного лицезрения очень знакомого лица, которое вызывает вполне понятные чувства.

Но ни Мейерс, ни Трубецкой не были в курсе моей предыдущей жизни и полученных уроков, а потому после моего вопроса оба уставились на меня — один с непонятным предвкушением, а другой — с явной опаской.

— Герр Маейрс, так что за неприятная ситуация, в которую попал ваш давний друг? — поторопил я купца.

И подмигнул Трубецкому, который, кажется, окончательно уверовал в то, что сражен красотой юной девушки и собираюсь завести свою собственную Анну Монс.

Глава 8

Кофе по-английски

Пиво оказалось так себе — или я просто не привык к местным вкусам, поскольку ни в Кремле, ни в Преображенском этот напиток не использовался. Ожидание «кафе» затянулось, как и рассказ о судьбе отца Марта, но он меня неожиданно увлек.

Герр Густав Дорманн был старым воякой, который успел застать Тридцатилетнюю войну, повоевав сразу за несколько армий, тем более что это особой сложности не представляло. В той войне участвовало столько германских герцогств, княжеств, курфюршеств и имперских городов, что можно хоть раз в год переходить из-под одного стяга под другой и всё равно кто-то окажется обделенным. Потом участвовал в первой англо-голландской войне — на стороне голландцев, разумеется, в польском Потопе — на стороне шведов. Потом в датско-шведской — уже на стороне датчан и в чине лейтенанта кампании наемников[15].

Во второй англо-голландской войне Дорманну повоевать не удалось, поскольку боевые действия шли в основном на море, а он к кораблям относился не слишком положительно. Ну а в позапрошлом году он отказался выступать под знаменами Испании против Франции, что всерьез озадачило власти Соединенных провинций[16].

После их вопросов Дорманн подхватил жену и дочь и погрузился на ближайший корабль и поселился в вольном городе Гамбурге, где ему не понравилось. Из Гамбурга он переехал в не менее вольный город Любек, и там ему не понравилось ещё сильнее — узнав о талантах герра Дорманна, местные власти решили забрать его уже в свою армию, которую собирали, опасаясь реакции соседних герцогств на попытку возрождения Ганзейского союза. Из Любека он бежал буквально в чем был, без гроша в кармане, добрался до Риги, где вспомнил, как положительно отзывался о далекой страшной Московии его старый приятель, давно поселившийся в её столице — мол, там перед иностранцами открыты все пути, только служи, и будут у тебя всегда гульдены в карманах. Дорманн посоветовался с женой, послушал, что говорят в городе — и решился. Да и то — московиты вроде давно уже не воевали со шведами, да и свою многолетнюю свару с поляками тоже смогли завершить, так что издалека эта Московия смотрелась очень привлекательным и мирным государством. К тому же Дорманн не без оснований рассчитывал на чин полковника или его заместителя, так что у