Царская дорога (СИ) - Чайка Дмитрий

Люди, увидевшие жуткую фигуру, озаряемую светом луны, порой лишались сознания от ужаса. Да и немудрено. Тело Сета было покрыто медной чешуей, а его вытянутая морда с ослиными ушами надменно взирала на людишек, падающих в пыль перед торжественно шествующим божеством. Крест анх в одной руке и посох уас в другой. Ни у кого не осталось ни малейших сомнений. Сам Повелитель песчаных бурь посетил несчастный Уасет в великий праздник.

— Убить! Убить проклятого слугу Сета! — раздался чей-то вопль, и тогда божество заревело.

— Нельзя! Если вы убьете жреца Бакенхонсу, то священная звезда Сопдет снова взойдет на небе, а Нил опять разольется! Не вздумайте убивать моего слугу!

— Не смейте трогать моего слугу! — орала жуткая фигура. — Ведь тогда я не смогу погубить мир! Нил снова разольется, если любезный мне Бакенхонсу доживет сегодня до рассвета!

Жуткая фигура прошла весь город насквозь, мимо храма Ипет-Усут(1), вокруг которого стояли тысячи людей. Именно здесь, на его крыше, встречает восход звезды первый жрец Амона и его помощники. И именно сюда перед самым рассветом придет сам фараон со своей свитой. Жрецы, готовившие священную церемонию, не подозревали, что прямо сейчас у подножия святилища закипает страшный котел людского гнева. И даже стражники, охранявшие вход в храм, сейчас стояли на коленях, уткнувшись носом в плиты мощеной дороги, и внимали воле божества. В них боролись сложные чувства, ведь Сет — бог воинов. Именно ему они приносят жертвы. Но никто из этих людей не хотел победы Хаоса, все их естество протестовало против этого.

Вот потому-то, когда толпа горожан, пугающая до дрожи неподвижными глазами и перекошенными лицами, ударила в жидкую цепочку стражи, сопротивления почти не было. Нубийцев, которые не сразу поняли, в чем тут дело, разорвали голыми руками, а египтяне присоединились к разъяренной толпе, которая вломилась в ворота храма. И именно стражники показали дорогу, ведущую наверх. Люди запрудили узкую лестницу, которая шла на смотровую площадку, где первые жрецы бога Амона-Ра уже несколько столетий встречали восход Сопдет. Горожане отталкивали друг друга, падали и топтали тех, кто свалился вниз. Жуткий людской поток залил священные камни, куда еще никогда не ступала нога простолюдина, и из него в сторону жрецов потянулись жадные руки.

Первый жрец Амона стоял спиной к западу, но он не смотрел на небо. Его взгляд прикован к сложному прибору — мерит, доске с отвесом, которую держат два младших жреца-унута, смотрителя времени(2). Они отслеживают момент появления звезды, вычислив его заранее. Второй, третий и четвертый жрецы Амона тоже стоят здесь, воздев руки к небу. Они поют священные гимны, как и их свита из жрецов рангом ниже. Бакенхонсу семь дней не выходил их храма. Он омывался в священном озере, молился и полоскал рот, который должен произнести нужные слова. Он носил высоченный парик из человеческих волос и леопардовую шкуру. Перепутать его с кем-то другим мог только паломник, пришедший издалека. И таких тут оказалось немало.

— Кто из них Бакенхонсу? — раздался задумчивый крик. — Кого из них убить надо?

— Вон тот! В леопардовой шкуре! — крикнули ему.

Жрецы Амона, которые смотрели на толпу с брезгливым недоумением, выстроились в цепочку, загородив верховного слугу бога Солнца своими телами.

— Как вы смеете? — возмутился один из них. — Вы прерываете моления! Ведь священная звезда вот-вот взойдет! Пошли вон отсюда, ничтожная чернь!

— Погибли мы, люди! — раздался тоскливый вопль. — Слышали, что он сказал? Звезда Сопдет вот-вот взойдет!

— Убить их всех! — вторил ему другой. — Некогда разбираться! Мир гибнет!

— Убить! — заорала озверевшая толпа, вмиг сметя несколько десятков жрецов, одетых в белый лен. Искалеченные, окровавленные тела один за другим полетели вниз, прямо на каменные плиты храмового двора.

Но Безымянный всего этого не видел. Он уже отплыл на сотню шагов от берега на убогой лодчонке, спрятанной заранее в зарослях тростника, и топил мешок с реквизитом. Голову, вырезанную искусным мастером, в которую были вставлены медные раструбы, было особенно жаль. Безымянный горестно вздохнул и бросил мешок в воду. Ему еще нужно вернуться назад, к храму. Он должен убедиться в том, что план Б сегодня не понадобится.

* * *

Незадолго до этих событий. г. Уасет, более знакомый нам как Фивы.

Лаодика, которой когда-то даже Энгоми казался чудом света, только сейчас начала осознавать, до чего велик и богат Египет. И почему его цари с презрением смотрят на всех остальных. Они неделями плыли вверх по Нилу, и все это время царица с борта своего корабля видела одну и ту же картину. Выжженные солнцем поля, с которых уже убрали зерно, дамбы, которые спешно подновляли крестьяне, и белоснежные города, которые почти никогда не имели стен. Здесь, на юге, пустыни были стенами Египта. Даже великий и славный Уасет, южная столица, не имел защиты. Стенами были окружены храмы Амона, Мут и Хонсу, да царские дворцы, а сам город привольно вытянулся вдоль реки на многие тысячи шагов.

Уасет располагался на восточном берегу Нила, а царский дворец и поминальные храмы фараонов — на западном. Это еще один город, побольше даже, чем Энгоми. А уж про Трою и говорить нечего. Весь ее акрополь был меньше, чем дворец Аменхотепа III, который располагался тут же. Здесь было все. Дворцы с залами приемов, Дом Женщин, где мог поселиться весь царский гарем, сады, храмы и даже собственное озеро, где Лаодику катали на большой, богато украшенной лодке.

Ей нравилось в Египте, ведь он весь теперь стелился у ее ног. Рамзес III не на шутку увлекся молодой женой, и причина этого была проста. Она забавляла его, как забавляет дикая зверушка, прибившая к человеческому жилью. Ее суждения были неожиданны и свежи, потому что у трех других цариц никаких суждений не имелось вообще. Они ведь никогда не бывали за пределами Египта, и они уже давно не покидали стен дворца. А уж ту информацию, что новая царица давала фараону, он не мог получить даже у тех, кто должен был бы ее знать по долгу службы. Каждый раз, выходя из спальни собственной жены, Рамзес не только снова чувствовал себя могучим самцом. В бесконечном потоке сказок, сплетен и песенок он вычленял то главное, что могло помочь ему понять новую силу, восходившую сейчас за морем. Наивную хитрость жены он разгадал сразу же. Она останавливала рассказ на самом интересном месте, заставляя его приходить снова и снова. И это вызвало законный гнев остальных цариц, которые справедливо считали себя обойденными. Они все имели равное право на внимание живого бога.

— Мне пора, — сказал Рамзес Лаодике, которая мурлыкала на его плече, словно сытая кошка.

В новых покоях было еще не так уютно, как в Пер-Рамзесе, но Лаодика не роптала. Жизнь ее мужа — это непрерывная череда путешествий, жертвоприношений и священных праздников. Сейчас вот взошла какая-то звезда, а потом он должен будет присутствовать на священном празднике Опет, где из храма в храм таскают ладью Ра, подтверждая этим власть фараона. Они здесь застряли на несколько месяцев точно. В Уасет перебрался двор и несметная орда писцов, для которых выстроены дома на краю дворцового городка.

— Пора, моления скоро начнутся, — сказал Рамзес и сухо кашлянул.

Лаодика, которая уже хорошо изучила своего господина, щелкнула пальцами, и служанка, которая стояла во время их утех у изголовья кровати, налила вина и с поклоном подала его. Две других, стоявших по бокам, продолжили махать опахалами из перьев страуса. Вечер сегодня довольно жаркий. Начало сезона Ахет, в это время здесь просто лютое пекло.

Лаодика больше не боялась собственных слуг и не прогоняла их, когда оставалась с мужем наедине. Время прошло, и в то, что она не понимает языка египтян, не поверил бы даже малый ребенок. А здесь таковых и в помине не было. Жизнь дворца оказалась безумно сложна, и матушка Гекуба, неутомимо рассовывавшая драхмы служанкам, певицам и флейтисткам, пыталась сплести свою собственную сеть. Пока у нее получалось плохо. Египтяне служить чужакам не слишком хотели, и Гекуба понемногу переключилась на азиатов-ааму, которых очень привечал фараон Рамзес. С ними дело стронулось с мертвой точки.