Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

— Ну так дождись да поговори с Его Высокопреподобием, авось сам меня попросит, — пожал плечами кузнец.

Тучки очень нехорошие на горизонте маячат, а с утра их не было — рассосались — значит новые. Обойдется ли без дождя и грома? Может и впрямь подождать? Ну не помру же я в самом деле!

«Молнии что тандыр, что голова греческая», — шепнула фобия.

— Наручи и тегиляй, — поднял я ставки.

— С дырками поди да порезами, — разумно предположил кузнец.

— Немного есть, но прямо немного, — ответил я. — Парочка стрел там, сабельный разрез тут — ерунда, наши портные быстро управятся. Так и быть, за починку им сам уплачу, тебе притащу уже целый.

— Два целых, да наручи не забудь, — скорбно вздохнув с видом «только из большой любви к ближнему так „дешево“ взял», торганулся кузнец.

— Один тегиляй, наручи и портки навроде таких, — указал на свои.

— Портки добрые, — признал кузнец. — Но мне их торговать некогда, самому — без надобности, а тегиляи с наручами всегда сгодятся.

Кровопийца, блин!

Я собрался поторговаться еще — процесс-то идет, пусть и очень медленно — но тут пришел очень тихий, очень далекий, но все-таки раскат грома.

— Два тегиляя и наручи, — смирился я. — Но это ежели к ночи управитесь.

— Работы много, — поморщился кузнец. — Горн с наковаленкой надолго занимать придется, ежели прям «до ночи». Добавить бы надо.

Прокуратура добавит! А следом — несуществующий Антимонопольный комитет! Нет уж, такая наглость для меня страшнее грозы, и плевать, что как только она начнется я сразу же начну страшно жалеть о том, что не согласился.

— Жил без громоотвода, проживу и далее, — пожал я плечами, отвернулся и пошел в сторону столовой.

Обед скоро.

— Да ты чего, Гелий, обиделся? — раздался сзади тщетно пытающийся казаться сожалеющим голос кузнеца. — Я ж пошутил, куда больше двух чиненых тегиляев да наручей за такую работу просить?

Ну не скотина ли?

— Один чиненый тегиляй и наручи. Это до ночи, — повернувшись, уточнил я. — Вишь, гроза идет? — указал на горизонт. — Одну молнию за ночь словить успеем, и я попрошу батюшку келаря сказать епископу о том, чьим умелым рукам монастырь обязан за такое полезное изделие.

— Один чиненый тегиляй, наручи, а епископу о том, кто сие ковал, ни слова, — попросил кузнец.

Осознав, что он лично вручил мне в руки потенциальное орудие шантажа, скривился, а я спросил:

— Чего так?

— По рукам давай ударим сперва, — протянул кузнец лапищу. — Пообещай.

— Обещаю не говорить епископу о том, что громоотвод сковал ты, — пообещал я только за себя. — Но за батюшку келаря обещать не могу — он же сразу догадается. Годится?

— Годится, — признал кузнец, и мы пожали руки. — Здесь я кто, Гелий? — сдержав слово, начал он объяснять.

— Кузнец главный, — пожал я плечами.

— Во-о-от! — важно поднял он палец. — А там, в Москве, я кем буду?

— Кузнецом обыкновенным, — покивал я.

Тоже провинциал с боязнью рыб покрупнее. Кто осудит? Точно не я.

— Во-о-от, — снова протянул он. — Похвала уважаемого человека, Гелий, порой не в пользу идет, а во вред большой.

— Запомню, — пообещал я. — Всё, пойду оплату готовить, — решил дать кузнецу уже поработать.

— Ступай, к ночи все успею. Цени, Гелий, обедом ради тебя жертвую.

— Ценю, — соврал я.

Знаем мы эти «жертвы» — в кузню жратву чуть ли не каждый день таскают, чтобы ценные кадры от работы на бесполезную ходьбу туда-сюда не отвлекались.

Прихватив «боевого послушника», с которым я сюда и пришел (режим ЧП же, благо для нестандартных перемещений специальный отрядец есть), я направился к себе, чтобы успеть заказать починку тегиляя еще до обеда.

— Грек идет, богатства несет! — раздался громкий, наполненный непонятной мне радостью крик юродивого Иннокентия.

Что характерно, самого его нигде не видно. Ловко прячется шизофреник. Отвечать я не стал, спокойно продолжив путь. Нельзя с психами в контакт вступать, они от этого укрепляются в интересе и могут из-за него чего-нибудь неприятного отчебучить.

«Боевой послушник» и пяток ближайших жителей монастыря пофыркали, и откуда-то с другой стороны донесся еще один, исполненный совсем другим голосом крик:

— Грек идет, богатства несет!

Юмористы, блин. Ну да, иду. Ну да, щас понесу, но не самому же себе, а жадному до безобразия кузнецу. Пускай себе веселятся — это несоизмеримо лучше общественного презрения или вообще ненависти. По местным меркам я и вправду почти буржуй, хоть «активы» мои и тают с ужасающей скоростью. Долбаная фобия, да я коров за такие деньги купить мог да заделаться скотоводом!

Перед входом в наше жилое здание, помимо привычного «боевого послушника», неожиданно встретился Юрий, главный монастырский «силовик», которому подчиняются все силовики рангом поменьше. Здоровенный такой, метр семьдесят пять ростом, не меньше, «косая сажень» в плечах, в бороде и в голове — проседь, потому что батюшке Юрию глубоко за «сорок». Очень сильно повезло с генами, надо признать, даже почти все зубы на месте. Завидую, но по-доброму!

— О, Гелий! А мы тебя по всему монастырю ищем, — сильно не порадовал он меня приветствием.

Для красного словца преувеличил — если бы реально хотели, вмиг бы меня нашли. Уверен, он только-только кого-то за мной отправить успел. Причина, в этом я уверен еще больше, для меня плохая — это как если бы я в прошлой жизни пришел домой, а меня прямо в падике встретил наряд ОМОНа под командованием не меньше, чем полковника. Незнакомого полковника — это важный нюанс.

— До кузнеца ходил, — признался я. — По делу.

Юрий покосился на моего сопровождающего, и тот кивнул, подтвердив мои слова.

— А Федька твой где? — спросил «силовик».

Поплохело еще сильнее — неужто помощник умудрился влипнуть в нехорошее или вовсе сгинуть?

— После завтрака учиться пошел, туды вон, — указал я рукой на восточную часть монастыря.

Там класс особого обучения находится, для тех ребят, за кого смогли заплатить родители ил опекуны навроде меня. В основном там посадские учатся, там есть некоторое количество процветающих крестьян да ремесленников. Ну и особо одаренных туда тоже учиться отправляют, но на «бюджетное отделение».

— Отправил туда человека, сейчас придет, доложит, — покивал Юрий.

— А чего случилось-то? — не утерпел я.

— Обнесли тебя, Гелий, — спокойно ответил «силовик». — Весь сундук твой выгребли.

Твою мать! Так хорошо все шло! Ой я дур-р-рак! Ну чего выпендривался? Зачем ходил сумою тряс? Не отсвечивал бы, не торопился покупки совершать, знали бы про содержимое сундука моего только те, кому воровать нафиг не уперлось, потому что их должности гораздо ценнее.

— А замок? — уныло спросил я.

— А вот, — Юрий достал из сумы ржавый, непривычно изогнутой — а значит явно умышленно приданной — формы тонкий гвоздик. — Не больно-то хитрый замок оказался.

Средневековый медвежатник прямо в Православном монастыре. Кого-то удивит, но не меня: если собрать в одном месте много людей, среди них обязательно найдется любитель незаконной наживы.

— С таким добром, даже ежели все, что ранее украдено было, куда хошь уйти можно, ежели тропки знать, — зловеще поведал Юрий. — Хошь — в Литву, хошь — в Польшу. Но на Оттоманщину, так думаю, не побежит — вещички приметные, могут и поспрошать.

Заметив, что мое лицо все больше мрачнеет с каждым его словом, Юрий нашел в себе достаточно милосердия, чтобы отбросить неизбежную на такой должности профессиональную деформацию и обнадежить меня:

— Да не боись, найдем твои богатства. Не я, так епископ. Из монастыря нынче и мышь не выскочит. Ты лучше скажи — не видал ли чего? Не слыхал?

— Иннокентий, юродивый который, в меня гвоздем бросил, в тот день караван приходил, — чисто от расстройства схватился я за тонюсенькую соломинку.

— Знамение было, стало быть, — «зафиксировал» Юрий.

— Грек идет, богатства несет!!! — раздался над монастырем зычный крик юродивого.