Не подведи меня, Ким Тэ Хо 2 - Ярослав Яловецкий

Вот только кроме прилива сил ничего не изменилось. Как лежал один идиот на камне в полном одиночестве, так и лежит.

«А может, друг Бонг Хо — это этот камень?» — пронеслась до жути глупая мысль у меня в голове.

За последнее время я многое повидал, и вполне возможно, что это не просто камень, а Великий Божественный Святой Камень Небесного Кита, которым он одарил эту деревню.

Усмехнувшись и не придумав ничего лучше, я, поднявшись, наклонил бутыль и вылил маленький глоток вина на поверхность, возможно, великого и святого камня.

— Ты что, дурак? — неожиданно раздался голос.

— Чего? — непонимающе спросил я, глядя на камень.

— Точно дурак, — снова раздался голос.

Честно, дураком меня, конечно, называли. Учитель в школе — когда я на спор закричал во время урока «Бобёр!». Почему именно бобёр? Хоть убей, не помню. После универа — директор магазина бытовой техники, когда я уговорил мужика купить более качественный холодильник, который был вдвое дешевле того, на который он изначально смотрел. Но от камня я такого точно не ожидал. Мне даже захотелось сказать избитое «сам дурак», но я сдержался.

— Уважаемый Камень, я пришёл передать вам привет от Бонг Хо и распить с вами это вино, — добавил я в голос почтения.

— Эта обезьяна, видимо, совсем растеряла весь разум, раз послала такого идиота, как ты, — снова раздался голос.

Честно, это уже начинало меня раздражать. И только потому, что мне нужна была подсказка от этой «обезьяны», я ещё не развернулся и не ушёл. Конечно, можно было плюнуть, уйти, сказать владельцу забегаловки, что я привет передал да и выпил, но вполне возможно, что он мог это проверить.

— Уважаемый, я, конечно, куда моложе вас, но не стоит переходить на личности, — сказал я, теряя терпение.

— Ты не только моложе меня, ты глупее меня и даже глупее того камня, на котором стоишь, — снова раздался голос.

Я задумался, а затем спрыгнул с камня. И да, я оказался дураком. Голос принадлежал вовсе не камню, а человеку, сидевшему возле него. От его запястий тянулись длинные цепи, уходящие в глубь камня, и я точно был уверен, что ни этого мужика, ни цепей тут не было.

Выглядел он потрёпанно: длинные чёрные волосы запутались и испачкались, одежда, видимо, когда-то была белой, но теперь представляла собой грязное тряпьё.

— Извиняюсь, — сказал я, признавая, что вёл себя как дурак.

— Дай, — протянул он руку.

На этот раз я не сглупил и просто вложил в его тонкие и длинные пальцы, покрытые бледной полупрозрачной кожей, бутыль из тыквы-горлянки. Он взял её и присосался к ней, как мой почивший отец поутру к полторашке пенного, а затем посмотрел на меня, потом на бутылку и кинул её обратно.

— Сделай глоток. Но только один — больше не заслужил. Хотя можешь камень облизать, пока не высохло, — сам от своей шутке рассмеялся он.

Я не стал отвечать, хотя очень хотелось, и, взяв бутылку, сделал глоток. И снова жар прошёлся по всему телу, а в голову ударило чувство всемогущества.

— Рассказывай, — произнёс он.

— Что рассказывать? — спросил я.

— Всё, — вроде просто ответил он, но было в этом что-то странное. Поэтому я рассказал.

Я рассказал всё — от самого первого воспоминания, когда я ещё в детском саду сбежал и заблудился и меня тогда нашёл отец — крепкий и высокий, когда градус ещё не взял над ним верх, — до этого самого дня. Я рассказал о школе, о болезни, а потом и о смерти матери, о том, как увидел отца впервые пьяным и злым, о том, как он превращался в подобие человека, и о его смерти, которая стала для меня облегчением. Потом об учёбе в универе, о том, как начал своё дело с парой сотен тысяч, отложенных за пару лет работы, и, закупив нужные инструменты и старенькую «шестёрку», получил свой первый заказ на постройку небольшой бани, дав объявление в сети. О том, как моё дело медленно и неуклонно росло.

Вот только чем дальше я рассказывал, тем больше я переставал говорить о себе, о своих переживаниях, о том, что случалось со мной. В какой-то момент моя жизнь просто пропала, а на её замену пришло дело, которое успешно заменило для меня всё, что радовало меня, что раздражало, что увлекало. Будто я сам перестал быть человеком, а стал крохотным винтиком того, что я строил.

В итоге я рассказал всё о своей прошлой жизни. А потом я рассказал о своей смерти — о том, как встретил Ма Ри в номере отеля, ничего не понимая, что произошло, и о работе в отеле. Я сам не понял, как прошло несколько часов, в которые я безумолку говорил, лишь изредка отвлекаясь на вино. И каждый момент двух своих жизней я переживал как в первый раз. Когда я рассказывал о боли, то мне было больно, когда о грусти, то грустил, а когда о радости, то искренне радовался как в первый раз.

— И что ты думаешь? — спросил меня собеседник.

— Ничего, — соврал я, сделав большой глоток вина, пытаясь смыть всё то, что я пережил за эти несколько часов.

— Ну, ничего значит ничего, видимо, ты и правда дурак, впрочем, не мне судить людей. А за историю тебе спасибо, она скоротает мне время до того кто придет за тобой.

Не обращая внимания на его слова, я поднял глаза к небу — полная луна светила ярко, хотя я точно помнил, что ещё пару часов назад там был лишь тонкий полумесяц.

— А вы, собственно, кто? — вопрос вырвался сам собой.

— Кто?.. Да дурак, ещё похлеще тебя, — горько усмехнулся он. Тоже взглянул на луну, но тут же отвёл глаза, будто чего-то стыдился.

А потом его взгляд упал на мой рюкзак, лежавший в стороне. Из него вдруг выскользнул корень женьшеня, заботливо завернутый в мою куртку, и, будто подхваченный невидимым порывом, стремительно подлетел к нему.

— Это мой корень! — резко дернулся я, не собираясь отдавать его никому — будь передо мной хоть человек, хоть сам бог.

— Не заберу я у тебя его. Это благодарность за рассказ. Хотя ты мог бы попросить что угодно, но этого права ты лишился по своей дурости, —