Княжич Юра V - Михаил Француз

К концу песни мне и самому было до омерзения стрёмно носить ЭТО на своей груди. Прозрачное, то ли правда живое, то ли только имитирующее жизнь, существо. Функции которого непонятны. Назначение — неизвестно. Наличие сознания — недостоверно.

Но и сбросить ЭТО на пол, чтобы затем брезгливо раздавить каблуком своих чёрных рокерских «говнодавов» было как-то… не по-человечески. Или слишком уж по-человечески… За что убивать живое существо, вся вина которого только в том, что оно было создано случайно? Без цели. В порыве вдохновения.

А ведь меня ещё всё время исполнения песни крупным планом на мониторе показывали. То меня, то Княжну…

Оставалось только надеяться, что никто не поймёт, что именно он увидел, и куда именно смотреть… не надо было.

До меня ведь только в самом-самом конце дошло, что я чегой-то не того, опять сотворил, и надо бы теперь это как-то скрыть, что ли? Или, по крайней мере, отвлечь внимание на что-то другое.

Поэтому, отпустил гитару, поднял обе руки в жесте просителя к небу и… устроил снег. Частые, крупные белые хлопья снега, посыпавшиеся с совершенно чистого ночного неба на замершую от неожиданности и красоты происходящего площадь.

Осветители успели вовремя отреагировать и направили свои прожектора вслед за моим жестом вверх, подсвечивая это внезапное «природное» явление. Хотя, они не могли не успеть, ведь я хотел, чтобы они успели, а они не могли не выполнить мою волю, пусть даже я и не произносил её в слух и не выражал жестом. Я просто пожелал этого, как если бы пожелал шевельнуть рукой или ногой. И осветители, как та же рука или нога, шевельнулись, выполняя мою волю в точности и вовремя.

Удары Захара по барабанной установке, удары пальцев гитаристов по струнам, удары водяных пальцев дополнительной моей пары рук по струнам моей гитраы, нажатия клавиш синтезатора, нарочитый хрип моего горла в «тяжёлом» финале песни и… медленно падающий, кружащийся в стоячем, безветренном ночном воздухе крупными белыми, подсвеченными снизу хлопьями. Люди на площади, тянущие свои руки к этим хлопьям, подставляющие им разгорячённые лица и ладони…

Снег… исчез он так же незаметно и быстро, как и начался. Достаточно было только отзвучать последним звукам музыки, а осветителям погасить свои прожекторы и софиты.

Исчезла и моя дополнительная пара рук. Она бы помешала костюмерам снимать с меня одежду и навешивать новую. К новой песне.

А цветочек… Подбежавший парнишка из обслуживающего персонала подбежал с цветочным горшком, полным земли и принял от меня это… странное существо. Принял и убежал. Не знаю, если вспомню потом о нём, то он отдаст мне этот горшок после окончания концерта. Если забуду… то позвонит и напомнит о себе завтра. Именно такую установку я оставил в голове парнишки. Не жёсткую, не зомбирующу, но как некую мысль, вроде бы собственную, от которой никак не избавишься, пока не сделаешь того, о чём думаешь.

А над площадью уже начинали звучать первые синтезатерные такты следующей песни. «Zeit».

Очень длинная песня. С очень большим количеством слов, на выучивание которой ушло столько времени и усилий, что страшно вспомнить. Ещё страшнее — забыть.

«Zeit» — «Время». Песня о времени. Со всем отсюда вытекающим. С образами, сравнениями и рифмами. С извечным страхом перед этой… Стихией? Правомочно ли его так назвать?

Не знаю.

Но я снова уже был в «Потоке». Людское, зрительское внимание уже наполняло меня. Они хотели слушать. Они хотели смотреть. Они хотели видеть. А я хотел им показать.

И я бросил маленький водяной шарик, изображавший семечко, вперёд, в толпу, заставив её чуть-чуть расступиться, образовать круг пустого пространства с пару метров диаметром.

Бросил и начал петь.

— Manches sollte, manches nicht

Wir sehen, doch sind wir blind

Wir werfen Schatten ohne Licht

Nach uns wird es vorher geben… — а в центре круга, образованного расступившейся толпой, треснул маленкий «камешек», и из него появился росточек, который начал вгрызаться в камни корнями и стремиться своими листиками-веточками к тёмному ночному небу, будучи подсвечен вместо лучей солнца, лучами прожекторов.

Я пел. Музыка звучала. Слова лились, а росточек рос. Он вытягивался, ветвился, становился больше, больше и больше. Выше.

Его структура усложнялась. Постепенно становилось очевидно, что это маленькое деревце. Ветвящееся и зеленеющее листвой.

Листвой, которую оно вырастило и сбросило. Один раз, затем второй, третий…

Оно становилось всё больше. Тянулось всё выше. Оно не останавливалось.

Его кора грубела. Его ствол становился толще. Корни уходили в землю глубже. Оно поднималось к небу.

И круг на площади уже не был двухметровым, его диаметр давно перевалил за десяток метров, а дерево продолжало расти.

А я пел. А ребята играли. А музыка звучала. Песня тянулась.

Дерево было уже огромным. Оно своей кроной накрывало всю эту площадь. Всех зрителей. Оно ветвилось, ветви переплетались. Листва дрожала на несуществующем ветру…

Я пел. Музыка звучала. Песня тянулась…

Но вот, начался последний куплет. И дерево… умерло.

С него облетела вся листва. Отшелушилась и осыпалась вся кора. Его голые гладкие ветви и голый ствол резали взгляд своей мертвенностью…

Дерево посреди площади стояло мёртвым, но не сдавшимся, всё ещё крепким гигантом.

А я… пел про время. Про его непостижимость. Про его силу, жестокость и неодолимость. И дерево… начало сдаваться времени.

Его только что крепкий и мощный ствол, его острые голые ветви, блестевшие в свете софитов, словно сталь… начали сыпаться пылью. Песком времени, который уносил вдаль невидимый, несуществующий ветер…

Сперва самые кончики самых тонких ветвей, затем их серединки. Затем ветви крупнее…

Я пел. А потоки песка, уносимые временем в пустоту, становились больше и мощнее…

К моменту, как мои слова закончились, а музыка прозвучала ещё несколько секунд, постепенно затихая… на площади уже не осталось ничего, что могло бы напомнить о том, что здесь стояло только что огромное дерево, накрывавшее своими ветвями и листвой целую площадь…

Время беспощадно. Его пески унесут и занесут всё и всех. Нет никого и ничего, что могло бы ему противиться. Проходит всё. Совершенно всё…

Дерево… и песок… не было ни дерева, ни песка. Всё это создано было мной из воды. Просто, разная мутность в разных местах. Разная плотность. Игра света и тени. Одна лишь Вода — а как натурально получилось. Сам даже впечатлился.

Проходит всё. И все…

И лишь я уйду в новую темноту под мрачное ошарашенное молчание толпы, чтобы