Патруль (СИ) - Гудвин Макс

— В этом между вами и разница, — она снова отхлебнула из бутылки и поставила её на пол между креслом и диваном. — Ты работаешь на благо общества, а они все не знают, куда девать деньги, нажитые непонятно как. А про то, что ты после рабочего дня потный, так я слышу, что в рации у вас тишина, ты всегда можешь воспользоваться моим душем и гелем для душа.

— Не знаю, насколько это правильно?.. — начал я.

— Неправильно стоять потным в бронежилете и шлеме по 100/500 часов на охране чужой квартиры. Сходи сполоснись, вряд ли до конца смены у тебя будет такая возможность. У меня там система тропический ливень, а я пока вторую себе открою. Может, хоть срубит в сон, — она встала, заправив халат, и удалилась на кухню.

Меня покормили, меня напоили соком, для меня станцевали и предлагают помыться и, судя по контексту, свалить, оставив хозяйку спать. Кто я такой, чтобы отказываться смыть с себя пот и грязь рабочего дня?

И я встал провожая её взглядом изящную и пьяненькую, и направился в уборную.

Дверь в ванную комнату была тяжёлой, матового стекла, и за ней открывалось пространство, которое в моей прошлой жизни сочли бы за полноценную комнату. Всё было выдержано в оттенках белого мрамора с прожилками серого и тусклого золота. Тут пахло дорогим мылом и парфюмированной водой.

Но главным был душ. Вернее, целая душевая кабина без поддона, занимавшая всю дальнюю стену. Вместо привычной скромной лейки с потолка свисала огромная, почти в метр диаметром, блестящая хромированная плита, испещрённая мелкими отверстиями. Она напоминала гигантскую шайбу или люк корабля. Я представил, что, включив воду, можно стоять под настоящей стеной тропического ливня.

На широкой мраморной полке под зеркалом во всю стену царил организованный хаос из тюбиков, флаконов и баночек всех возможных форм и размеров. Они стояли тесными рядами, будто армия на параде. Одни были с надписями на английском кое что я мог прочитать: «восстанавливающий шампунь», «масло для тела с арганой», другие — нет, просто с иероглифами или стилизованными изображениями алоэ, кокоса, манго. Цвета — от нежно-розовых и бирюзовых до матово-чёрных. Ни одного простого, советского «Хозяйственного мыла» я тут, разумеется, не нашёл.

А на отдельной этажерке из тёмного дерева, сложенная стопкой до полуметра высотой, лежала гора полотенец. Все они были одного размера — огромные, банные, но разных, но идеально сочетающихся оттенков: пепельно-серые, глубокие синие, сливочные. Ткань казалась неприлично толстой и мягкой, словно сотканной из облаков. Каждое, ждало своего звёздного часа, чтобы впитать в себя влагу после того самого тропического ливня.

В углу, в стороне от всего этого мраморного великолепия, притаился другой объект. Он не походил на громоздкие, с бачком под потолком туалеты, к которым я привык. Это был цельный монолит из того же белого фарфора, что и раковина, — гладкий, обтекаемый, без единого шва или стыка. Он сливался со стеной, словно вырастая из пола, и казался произведением современного искусства.

Над ним, на стене, сияла единственная деталь — большая, плоская кнопка. Она была металлической, матово-серебристой, и в неё была вписана ещё одна, поменьше. Рядом никакой цепочки или рычага — только этот лаконичный элемент, напоминающий панель управления в каком-нибудь футуристическом фильме. Создавалось ощущение, что одно неверное нажатие — и комната куда-нибудь уедет или превратится в капсулу для межгалактического полёта.

Я снял с себя верхнюю часть формы, потом нижнюю и положил её, аккуратно сложив, на пуфик. На пол была поставлена рация, а мокрая и слегка пахнущая тельняшка легла обособленно. Оставшись в одних трусах и носках, я скинул и их. Что ж, сейчас проверим моё везение: не вызовет ли меня дежурный, или экипаж, или взводный, который решит, что целый младший сержант используется нерационально.

Шагнув в душевую я задвинул за собой занавеску. А тёплая, почти горячая вода хлынула с потолка сплошной стеной, как самый настоящий тропический ливень. Я взял какой-то тюбик и, выдавив содержимое на ладони, по-жулькал их. И оказалось, что угадал: средство пузырилось, а раз так, оно пошло на голову и под мышки, а остатки выдавленного ниже пояса. Конечно же, у девушек для всего есть отдельные флакончики, и тут они были, но надо было спешить, ведь я всё-таки был на смене, пускай и на импровизированном ужине. Вода согревала и смывала пену с волос и густым, почти осязаемым потоком стекала по лицу, шее, плечам, унося с собой пот и усталость. Я вдохнул влажный, насыщенный ароматами геля или шампуня воздух и зажмурился, пытаясь сосредоточиться на физических ощущениях — на том, как каждая капля усталости растворяется и утекает в слив.

Но стоило мне закрыть глаза, как картинка возникла сама собой, яркая и до боли навязчивая.

Вместо воды — ослепительные блики на хромированном шесте. Вместо шума душа — едва уловимый шелест её развевающегося халата. Я видел её спину, выгнутую в немыслимом, стремительном прогибе, летящую ко мне. Снова и снова, в цикле, как закольцованное видео. Её светлые, мокрые от душа волосы проносились в сантиметре от моего лица, а в носу стоял тот же сладковатый цветочный аромат, что и сейчас в этой душевой кабине.

Я с силой провёл ладонями по лицу, пытаясь стереть этот образ. Включил холодную воду — резкие струи ударили по коже, заставляя вздрогнуть. На секунду помогло. Но стоило телу привыкнуть к новому температурному шоку, как мысленный взор снова зафиксировал тот самый кадр: предательски распахнутый халат, аккуратная грудь, тонкая полоска белого кружевного белья на фоне загорелой кожи.

Нет, это не просто воспоминание. Это физическое ощущение. Внутри едва ощутимо кололо, дыхание сбивалось, и я поймал себя на том, что стою под потоком воды абсолютно неподвижно, заворожённый этим призрачным видением, сжимая в кулаке тюбик с гелем для душа.

«Контраст», — пронеслось в голове сказанное ей слово. Её тянуло на контраст после работы. А меня что тянет? На нарушение всех мыслимых и немыслимых протоколов? На мысль о том, что я, младший сержант полиции, стою голый в душе у стриптизёрши, а в голове у меня прокручивается её танец, от которого кровь стучит в висках.

Я снова открыл глаза, глядя, как вода растекается по мрамору. Шум воды не заглушал внутренний гул. Он лишь стал саундтреком к навязчивому кино, которое теперь играло у меня в голове. Смывая с себя пот и грязь смены, я лишь сильнее ощущал, как на меня налипает что-то другое — тягучее, тревожное и до неприличия притягательное.

Открыв глаза, я глубоко вдохнул и выдохнул.

«Так не бывает», — колотилось внутри моей ментовской головы мысль. Но так было. И в какой-то момент в ванную комнату ворвался поток свежего воздуха, а занавеска качнулась в сторону выхода: кто-то зашёл в ванную.

— Спокойно, это я. Ты разобрался с душем? — спросил чуть подпитый голос Иры, разливающийся в душевой словно звон множества колокольчиков.

«С-сука…» — мелькнуло у меня, как слово, которое как нельзя лучше подсвечивало эмоциональность этой ситуации.

— Да, да. Спасибо большое, — выдохнул я, в какой-то момент коснувшись себя ниже живота.

И если я не верил, что так может быть, то мочеполовая система вполне себе верила. Демонстрируя мне, как бывшему пионеру и комсомольцу, что ОН всегда готов. Даже когда его об этом не очень-то просят.

— Смотри, вон пачка полотенец, после душа возьми серое, оно для всего тела, — произнесла она. Её голос казался всё ближе, и нас отделяла лишь клеёнка и сплошная струя воды.

— Хорошо, я понял, — выдохнул я, видя её силуэт через матовый ромб мутной клеёнки.

— Да? — удивилась она. — Точно разберёшься? Я могу отдельно положить куда-нибудь? К примеру, сюда…

Глава 16

Искушение и долг

Её босая нога шагнула в душевую, отодвигая клеёнку, отделяющую нас. Полотенца у неё в руках не было, а из одежды — только блестящий пирсинг в пупке. Ира шагнула ко мне и приблизилась настолько близко, что я мог касаться её без участия рук.