Патриот. Смута. Том 5 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Богдан походил по пепелищу. Отвалил какой-то сплетенный щит, отшатнулся.

Осмотрелся, припал к земле, словно увидел что-то. Двинулся к лесу. Пропал на минуту, появился. Устремился к нам.

— Был тут недавно кто-то. День, может, два. Думаю, дозоры. Место лихое, вольница здесь где-то малая. — Он улыбнулся.

— Ну что? — Спросил я тихо.

Богдан выглядел задумчивым. На лице, словно хитрость какая-то застыла.

— Думаю дозор здесь. — Говорил он заговорщически. — Да, хутор сожгли, но давно. Больше года точно. Кости-то старые, белые уже. Тряпье, думаю, для вида больше. Под щитом вроде как колодец. Только смердит, как сдох там кто-то…

Он сплюнул, скривился.

— Но, дальше, чуть в лес если. Там и гнездо воронье, и следы стоянки. Уверен, кострище там, если походить, найдется. А дальше, уверен, шагов сто, двести. Либо родник, либо еще один колодец припрятан.

— Разбойники. — Вздохнул я. — Там дальше на север леса, где переправа. В них, скорее всего, сидят. А здесь, сторожат. Лихая земля.

— Все, как на Дону, ниже Воронежа. — Криво улыбнулся Богдан. — Думаю, здесь они дальний дозор держат.

— Давно ушли? Что скажешь?

— Думаю, вечером или, самое позднее, утром. Землянки поискать можно, туда дальше в лес. Только надо ли время тратить?

Я секунду подумал, мотнул головой. Здесь мой телохранитель во всем был прав. Можно было поискать местных людей, разворошить их стоянку, влезть в потаенные жилища. Только ушло бы на это несколько часов. Да и, скорее всего, не обошлось бы без потерь. Я бы организуя такую сторожу, наделал бы окрест нее всяких ям волчьих и прочих ловушек неприятных.

Если незваный гость придет, кровавыми слезами умоется.

Эх, так выходило, что двадцать пять лет назад Русь у поля кусок отхватила, поставив крепости на Белгородской черте. А Смута пришла, и степь возвращала свое. Верно сказал казак — как на Дону. Там татарин гоняет казака, а тот его ищет и тоже не прочь позабавиться. Кто сильнее, ловчее, хитрее и выносливее, выживает.

Теперь это и здесь, в отсутствии крепкой царской власти вовсю процветает. Своя малая разбойничья вольница.

— Идем! — Махнул рукой, призывая людей за собой нагонять авангард нашего воинства. — Если кто живой тут и остался, он спрячется так, чтобы мы его не нашли. А найдем, что с того толку?

Богдан пожал плечами, согласно кивнул.

Мы двинулись дальше. Впереди нас ждало столкновение со всеми ужасами того, что делает гражданская война с землей, на которой она идет. Это только первая ласточка, причем довольно обыденная.

Дальше будет только хуже.

Кровь, боль, пепелища, трупы, голод. Словно четыре всадника апокалипсиса с картины известного немецкого художника промчались здесь.

Мы своим чуть отставшим отрядом догнали идущий вперед не спеша авангард.

К нему как раз подошел разъезд.

— Господарь, дозор мы видели. Чужой!

— Так! — Вот это было уже интересно. И, чего уж тут, весьма опасно. Обратился к разгоряченному дозорному. — Кто?

— Пара всадников. — Пожал плечами служилый человек. — На горизонте, на восход. Ушли сразу. Думали, уверен, что не увидели мы их. Скрылись.

— Ясно. — Я секунду взвешивал информацию. — Передать по войску, что идем мы через земли разбойничьи. Смотреть в оба. Идти плотно, не растягиваться, не отставать.

— Сделаем. — Несколько человек понеслось назад, против хода движения колонны раздавать указания людям. Доводить мою волю до сотников.

Выходит, тут все отчетливее просматривалась своя вольница.

Вряд ли местные жители распахивали поля, имели жен и воспитывали детей, хотя кто-то из них, возможно, и такую жизнь вел. Но земли не были окончательно безлюдны. Некое население здесь имелось. Одичавшее и, как это всегда бывает в трудные времена, пришедшее к самым исконным типам организации.

Либо военная демократия, по факту чем-то похожая на бандитскую общность. Крышующая все сильная банда уверенных в себе мужчин и подчиняющиеся, находящиеся под ее защитой работники.

Жизнь в таком строе завесела от конкретной персоны лидера и жестокости времени, порождающем, как известно жестокость в сердце.

Второй вариант — общинный строй. Еще более древняя формация.

Здесь, скорее всего, было первое. Более характерное для русского культурного кода заселения степных территорий.

И еще, что интересно, зачастую такие общности формировались вокруг каких-то верований и предрассудков. Взгляд их на жизнь и на то, что происходит вокруг также менялся. Мозг пытался сформировать мистическую защиту, и дать какое-то объяснение. Как правило — не рациональное.

Искали его люди в некоей высшей силе.

Что говорить о времени смуты? Откуда местным было знать, что неурожаи, морозы летом и голод — итог извержения вулкана на другом конце света. И, справедливости ради, это характерно для любого поколения. Не стоит считать людей семнадцатого века темными и дикими.

Почему?

Мне вспомнились ужасы распада Советского Союза. Сколько пророков, экстрасенсов, тех, кто заряжал целебную воду через телевизор, а по факту мошенников и грабителей повылезло. И казалось бы — заряженные идеей логического мышления люди велись на все это. Все потому, что им было страшно. А получить любую защиту, пускай и такую, выдуманную, неосязаемую в эпоху перемен — естественная человеческая потребность.

Уверен, что сейчас мы легко могли столкнуться с тем же. Но, не хотелось бы. Воевать с фанатиками — крайне неприятная вещь. Здесь это могло быть что-то искаженное, христианское. А могло тянуться из глубин веков.

Маришка, к слову, под Воронежем, была создана именно в той же логике.

Поскольку Богдан был одним из Донских казаков, подумал я, что можно расспросить у него про такие дела.

— Скажи, если здесь люди живут, так же вольно, как на Дону, чего ждать от них следует? Что думаешь?

— Воевода, господарь мой. — Он покачал головой. — Казак он тем силен, что против татарина бьется. Да, мы бояр всяких и дворян не очень-то любим и чтим. Что верно, то верно. Почему? Да потому что многие холопами были. Многие муки всякие от них приняли. Но, и веры мы православной, и народ русский без особой надобности не сечем. Храним его мы от той напасти, что из Поля каждую весну поднимается.

Он улыбнулся радушно и добро.

Да уж, порадовал. Не сечете вы народ, без надобности. Хорошее добавление к фразе. М-да… Но что сказать, в это время казаки не были прямыми подданными Русского царства. Сложные и довольно необычные взаимоотношения у них были.

К слову, как и у Запорожцев с Речью Посполитой.

Вольница на границе — свои плюсы и минусы. Свои странности взаимодействия с государственными образованиями.

Тем временем Богдан продолжал:

— А еще, и мы и бояре военное дело знаем. Только им весь почет, а нам работа тяжкая. — Он кашлянул, добавил. — Справедливость, она где? Ты вот, вижу я, господарь справедливый. Для тебя что дворянин, что казак, все едино. За дела людей поднимаешь. Тебе служить, славно и почетно. Я, признаюсь…

Он сделал паузу, потише говорить стал.

— Сетовал я и бога гневил, что на саблях проиграл тебе. А сейчас думаю, благодать Божья, что такого человека храню от бед и поручение его выполняю.

— Спасибо, Богдан. — Я был польщен такими словами.

— От души я, господарь. Не лесть это, а мысли мои. Вижу я. Вот например, Тренко, Чершенский, они же крови разной, но оба люди достойные. И я их обоих уважаю в равной степени. И ты их над нами возвышаешь, потому что достойны. А при других воеводах…

Он злобно скривился, свесился с лошади, сплюнул.

— Ух, казаки бьются, кровь проливают. А слава вся, кому?

Я молчал. Вопрос был риторический.

— Верно. Слава-то боярам. А нам, плети.

Вздохнул он негодующе.

Тем временем авангард добрался до балки. Тянулась она прямо поперек нашего пути. Влево в лес и вправо уходила далеко, петляя и ветвясь. Объехать, никакой возможности. Овраг глубокий, но там, где мы к нему вышли — укрепленный прокатанный спуск, а напротив подъем.