Конвой - Андрей Петров

Химера подняла его. Камень был неожиданно тяжёлым для своего размера, словно в нём сконцентрировалась масса исчезнувшего существа.

Вокруг продолжалась битва. Нападающие были дезориентированы смертью Абака, но всё ещё превосходили защитников числом.

И тут стены содрогнулись от рёва. Твари, которых Егор призвал в начале битвы, наконец добрались до святилища.

— Невозможно! — заорал кто-то из атакующих. — Ещё ночь!

Синие врывались через ворота. Красные проламывали стены. Жёлтые обрушивались с крыш. Древние законы были нарушены призывом через проводника.

Твари атаковали в слепой ярости — смерть Матери лишила их направляющей воли. Но Егор всё ещё чувствовал связь, мог частично направлять их безумие на врагов.

Враги-здесь. Те-кто-убил-Мать. Уничтожить.

Нападающие дрогнули под натиском обезумевшей орды.

Гадюка всё ещё стояла в центре зала, не примкнув ни к одной стороне.

— Решай! — рявкнул Кремень, отстреливаясь от тварей. — С нами или против!

Она посмотрела на Химеру с чёрным камнем Матки, потом на него. И сделала выбор.

Бросок ножа был идеальным. Лезвие усиленное красной пылью вошло Кремню под лопатку, в сердце.

— Прости. Но я устала быть инструментом.

Кремень упал на колени, не веря. Кровь пузырилась на губах.

— Медяк... убьёт тебя...

— Пусть попробует.

Кремень рухнул. Мёртв.

— Предательница! — Болт направил на неё автомат.

Но Кроха был быстрее. Молодой парень бросился на Болта со спины. Они покатились по полу.

— Кроха, нет! — крикнул Кардинал.

Выстрел. Ещё один. Кроха обмяк.

— Сопляк, — Болт оттолкнул тело.

Но Кроха улыбнулся окровавленными губами.

— А я... нашёл выход из Мешка...

И активировал гранату под курткой.

Взрыв разметал обоих. Кроха погиб мгновенно. Болта отбросило к стене, изрешечённого осколками.

Битва достигла апогея. Твари рвали нападающих на части. Немногие выжившие атакующие пытались прорваться к выходу, но безуспешно.

— Отступаем! — крикнул чей-то командир. — Всем отступать!

Но было поздно. Егор направлял тварей, отрезая пути к бегству. Началась бойня.

Мать-Настоятельница пошатнулась. Под серым балахоном расплывалось красное пятно.

— Нет! — уцелевшие сектанты бросились к ней.

Она упала на колени, кашляя кровью.

— Матерь мертва... но вы... — она посмотрела на Егора. — Проводник жив... В Пустоши... молодая Матка... отнесите камни... Но спешите... у вас всего пять дней...

— Пять дней? — переспросила Химера.

— Молодая Матка... без поддержки... не удержит контроль дольше... всё падёт...

Последний вздох. Мать-Настоятельница умерла.

Гадюка подошла к ним, придерживая рану.

— Простите, — сказала она Химере. — За всё.

И упала. Химера подхватила её.

— Зачем? Зачем ты помогла?

— Устала... всю жизнь делала что приказывали... Хотела хоть раз... сама выбрать...

Она посмотрела на Химеру помутневшими глазами.

— Меня звали... Лена... Дурацкое имя...

И затихла. Ещё одна смерть в эту кровавую ночь.

Битва закончилась. Твари добили последних нападающих и теперь бродили по залу, дезориентированные без Матери. Егор с трудом удерживал их от нападения на выживших сектантов.

Но инстинкты брали своё — до рассвета было еще несколько часов, и твари начали уходить. Медленнее обычного, словно не понимая зачем, но древний ритм дня и ночи всё ещё властвовал над ними.

— Нужно уходить, — сказал Кардинал тихо. — Скоро рассвет. А когда он наступит и твари выйдут снова... без Матери западный сектор обречён.

— Куда? — спросила Химера, сжимая чёрный камень Матки.

— В Пустошь, — ответил Егор, нащупывая свой камень в кармане. — Нужно найти молодую Матку. Отдать ей оба камня. Иначе все эти смерти будут напрасны.

***

Последние твари исчезали в темноте улиц, уползая в свои норы. Но Егор чувствовал — что-то изменилось. Без Матери их пробуждение с восходом солнца будет другим.

Они вышли из разрушенного святилища. Повсюду лежали трупы — сотни тел атакующих, разорванных тварями. Из нападавших не выжил никто.

Урал уцелел, но был изрядно потрепан.

— В путь, — сказал Кардинал. — В Пустошь. У нас есть время до рассвета.

Егор сел за руль. Химера — рядом. Кардинал — в кузове.

Их осталось трое. И впереди — самое опасное место Мешка.

Мотор взревел. Урал тронулся, оставляя позади дым, кровь и разрушенное святилище.

В кармане Егора чёрный камень излучал странное тепло, словно живое сердце. У Химеры — камень Матки. В сознании Егора ещё звучали отголоски древней силы. Он изменился. Стал больше, чем человеком. Но какой ценой?

У них есть пять дней. Может, меньше.

Пять дней, чтобы пересечь Пустошь, найти молодую Матку и спасти тысячи жизней.

Время пошло.

Глава 12. Пепел и пыль

Пустошь встретила их на второй день пути. Сначала изменения были почти незаметны — дождь все так же шел, но капли стали маслянистыми, оставляя радужные следы. Земля постепенно темнела, трава исчезала, а серое небо Мешка медленно, час за часом, наливалось багровым. Граница оказалась не четкой линией, а долгим переходом — два мира нехотя перетекали друг в друга под бесконечным дождем.

— Приехали, — сказал Кардинал, останавливая потрепанный Урал. — Дальше только с проводниками или на свой страх и риск.

Егор смотрел на открывшийся пейзаж. Земля здесь была черной, спекшейся в стекло. Остовы зданий торчали как обглоданные кости.

— Радиация? — спросила Химера, проверяя старый дозиметр.

— Фон превышен в пятнадцать раз, — подтвердил Кардинал. — Без защиты больше суток не протянем. А если встретим радиоактивную бурю...

Он не договорил. Егор вопросительно посмотрел на него.

— Радиоактивная буря — это не просто ветер с пылью, — пояснил Кардинал, заметив его взгляд. — Когда поднимается настоящая буря в Пустоши, она несет с собой частицы от самого взрыва. Концентрированную смерть. Я однажды видел, что осталось от каравана, попавшего в такую. Только скелеты в кабинах — радиация сожрала всю плоть за минуты, оставив только кости и одежду.

— За минуты? — Химера нахмурилась. — Это вообще возможно?

— В обычном мире — нет. Но Пустошь живет по своим законам. Когда Пёс взорвал бомбу, усиленную красной пылью, он создал не просто радиоактивную зону. Он создал место, где сама смерть обрела физическую форму. Бури здесь — это концентрированная энтропия. Попадешь в такую — растворишься, как сахар в кипятке.

— И что теперь? —