Ревизор: возвращение в СССР 40 (СИ) - Винтеркей Серж

– Хорошо, – обрадовалась Эмма Эдуардовна, словно сомневалась в том, что я соглашусь. Хотя, может быть, и сомневалась. Всё-таки она привыкла работать со студентами, а ведь наверняка в силу возраста многие робеют, когда им предлагаешь сделать доклад в присутствие не только сверстников, но и профессоров. Ребят-то и девчат умных набирают в МГУ – в этом сомнений больших нет. Но в этом же возрасте ещё у многих налицо робость детская, и социальная неразвитость присутствует.

Так что моё постоянное согласие немедленно бросаться на амбразуру, конечно же, является выгодным отличием от позиции многих других студентов, я так думаю.

– Хорошо, Павел, спасибо, что так энергично принимаешь на себя ответственность, – сказала замдекана, подтвердив мои подозрения, что другие студенты явно пытаются увильнуть от её поручений по науке. И тут же перешла к следующему вопросу:

– Павел, а как ты смотришь на то, чтобы принять более активное участие в комсомольских делах? Уже не как рядовой комсомолец, а как организатор комсомольского дела? Мы с Гусевым как раз недавно по этому поводу общались…

У меня чуть волосы дыбом не встали от такого предложения. Так-то я, конечно, понимал, что я на виду и на слуху, и однажды у кого-то появится желание меня в какие-нибудь там делегаты-депутаты выдвинуть. Но это точно не входило ни в какие мои планы на ближайшие годы. Я же сдохну от скуки, если всех этих совещаний станет чрезмерно много. Мне и это-то партсобрание тяжело будет пережить, а в дополнение набрать ещё до кучи каких-то других скучных заседаний? Нет уж, большое спасибо. Так что с тем же энтузиазмом, с которым я приятно порадовал Эмму Эдуардовну, взяв на себя готовность сделать научный доклад, я немедленно пошёл по пути отказа от ее предложения о карьере в комсомоле.

– Эмма Эдуардовна, к сожалению, вот никак не могу. Мне приятно, конечно, что вы с Гусевым обо мне подумали, но не могу. Вы же сами посмотрите, я же в Верховном Совете не просто так работаю. Там у меня каждую неделю одно очень ответственное поручение есть. К сожалению, не могу вам более подробно его содержание раскрывать, но поверьте на слово, что там я никак не могу ерунду какую-то делать. Дальше. У меня каждую неделю работа по обществу «Знания». Ну и, вы, наверное, по радио периодически и мой голос тоже слышите? Мне же надо очень долго к этим выступлениям готовиться. Далее – статьи для газеты «Труд». Тоже дело совершенно нелёгкое. Так-то теоретически на себя что угодно могу взять, в том числе заниматься организационными вопросами комсомола. Но я же не потяну просто-напросто. А мне, по моему складу характера, абсолютно неприемлемо делать какую-то халтуру.

Значит, если меня в комсомоле организационными вопросами нагрузят какими-то, на которые придётся отвлекаться, мне придётся идти на радио или в газету «Труд» и там говорить, что, к сожалению, я больше не могу с ними никак сотрудничать.

И причину называть, что я по комсомольской линии в организационные вопросы во все эти влез. Но сами понимаете, как они отреагируют на такую причину? Скорее всего, начнут звонить вашему руководству в ректорат и требовать, чтобы с меня сняли лишнюю нагрузку, потому как моё сотрудничество и на радио, и в газете «Труд» всех там полностью устраивает, насколько я понимаю. В результате, скорее всего, ректорат обратится к комсомолу с просьбой снять с меня эту нагрузку. И там, скорее всего, так и сделают. Но что в результате? В результате всем будет очень неудобно. Что меня выдвинули, а потом снимать пришлось…

– Ну, в любом случае я твою позицию услышала, – сказала Эмма Эдуардовна.

Но мне очень не понравилось, что она не выглядела убеждённой моими доводами. Похоже, она не главная в этой задумке, кто-то на неё давит. Гусев не сказать, чтобы выглядел тем человеком, что смог бы на Эмму давить. Осторожен слишком для этого. Значит, кто-то посерьезней может оказаться. Ох, и не нравится же мне всё это…

Тут как раз уже и партсобрание началось. Удачно мы успели с Эммой Эдуардовной оба вопроса обсудить, хотя про второй мне бы лучше ничего и не слышать…

Темы, как обычно на партсобраниях, были самыми наискучнейшим, так что я быстро отрешился от реальности и принялся продумывать свой будущий доклад для Андропова.

Насторожился, только когда вдруг увидел, что на меня соседи смотрят, в том числе и Эмма Эдуардовна. Такая тишина настала сразу же. По давно сложившейся привычке промотал в голове последние услышанные слова. Надо очень много скучных заседаний просидеть, о своем думая, чтобы такой талант в себе развить…

Надо же, и точно про меня сейчас говорили, – понял я. Фадеев сказал, что рад сообщить о том, что кандидата в члены партии Ивлева Павла Тарасовича выдвигают на Ленинскую стипендию. И что обычно декан об этом сообщает на комсомольском собрании. Но раз уж товарищ Ивлев теперь участвует в партийных собраниях, то он взял на себя эту приятную миссию сообщить об этом.

Что нужно делать, я прекрасно знал, так что тут же подскочил и громко поблагодарил всех присутствующих за оказанное мне доверие. Сказал, что Ленинская стипендия – это очень большая ответственность для такого молодого человека, как я. И я ни в коем случае не подведу своих товарищей.

Фадеев благосклонно мне кивнул, и я сел обратно. Эмма Эдуардовна ко мне наклонилась и тихонько сказала:

– Ну я, конечно, про это тоже знала, но не хотела испортить сюрприз. Так что, Павел, тоже тебя поздравляю с Ленинской стипендией. Она с тобой теперь всю жизнь будет в личном деле. Это очень хорошо для твоей карьеры.

Если я правильно помню мой разговор с Межуевым, то это практически удвоение моей нынешней стипендии. Но самое главное, конечно, учитывая, что не так сильно я и нуждаюсь в этих деньгах, что Межуев не забыл про своё обещание, выполнил его. Можно только одобрить, как энергично он работает с молодёжью, которая его заинтересовала.

Глава 19

Москва, МГУ

Какой-либо вообще интересный эпизод на всем партсобрании, помимо оповещения меня о том, что я стал ленинским стипендиатом, был только ближе к концу собрания. Да и то я предпочёл бы не быть ему свидетелем – не люблю я такие разборки, когда в личные дела человека лезут, прикрываясь его партийным билетом.

Какого-то бедолагу завхоза одного из факультетов, я прослушал, какого именно, начали пропесочивать в связи с жалобой его жены, что, мол, он, типа, слишком поздно стал домой приходить. Значит, по мнению жены, с какими-то бабами шляется. Я вообще был возмущён – никаких доказательств они не предъявили. К тому же, никто так и не выступил, и не сказал, что видел его с какими-то женщинами помимо жены.

Но все восприняли это заявление его жены как данность. Правда, песочили его не слишком жёстко, потому что он про женщин резко всё отрицал. А что домой поздно приходит, сказал, что на работе засиживается больше нужного, потому что с женой, вы сами видите, общаться ему стало тяжело. Наверное, он и дальше отбивался, надеюсь, успешно, но пришло мне уже время ехать на мою лекцию по линии «Знания». Так что я поднялся, и когда Фадеев посмотрел на меня, показал ему головой в направлении двери. Тот кивнул, давая разрешение покинуть заседание. Я попрощался с Эммой Эдуардовной и направился на выход.

Лекция у меня сегодня была в каком-то ветеринарном институте, о котором я раньше никогда в жизни не слышал. Но зато тема, что было приятно, не была никак связана с моей журналистской деятельностью. Поднадоело мне о себе да о себе говорить…

Ионов в нашем недавнем телефонном разговоре настаивал на том, что тема идеологическая, потому и нельзя ее заменять на творческий вечер Павла Ивлева. Всем лекторам велели её обязательно максимально широко раскрыть. Как будто я сам был против, тем более что была она мне знакома до чёртиков. Доклад нужно было сделать об агрессии американского империализма на территории Чили и об американском заговоре против социалистического режима Альенде. Ну вот вообще не проблема.