Полное погружение (СИ) - Васильев Сергей

— Здравствуй, Петруша, — раздался бархатный баритон, — с чем нынче пожаловал?

Василиса выглянула из-за спины студента и увидела стройного, атлетически сложенного мужчину средних лет с роскошными усами каштанового цвета и окладистой, поседевшей бородой. Лысая, словно отполированная голова и строгие, прямые, сомкнутые на переносице брови добавляли облику инженера брутальности, а круглые очки и кокетливый галстук-бабочка с костюмом-тройкой сглаживали образ сурового, холодного человека до тёплого, академического.

— Здрасте, — поприветствовала инженера Василиса.

— Добрый вечер, — Налётов слегка склонил в приветствии голову, затем внимательнее вгляделся в Васино лицо и прищурился. Вслед за этим его глаза расширились, а суровые брови расползлись в разные стороны.

Инженер шагнул к Стрешневой, внимательно её оглядел. Взгляд его был требовательным, внимательным и почему-то удивлённым. Васе даже показалось, что он хочет влезть к ней в мозг, чтобы узнать какой-то секрет, и машинально отступила, увеличив дистанцию.

— Поразительно, — прошептал он после минутной игры в гляделки, — потрясающее, невероятное сходство. В первую секунду я даже подумал что это… Простите, дитя моё, правильно ли я понял: вы — дочь Стрешневых?

— Да. Мне всегда говорили, что похожа на маму, — кивнула Вася.

— Если они никак не дали о себе знать и вы здесь одна, значит, с ними что-то случилось?

Налётов говорил быстро, словно торопился куда-то, но речь его была разборчива и понятна.

— Случилось, — кивнула Вася, не желая вдаваться в подробности, за которыми, собственно, она и пришла.

— Прискорбно, хотя ожидаемо, — инженер снял очки и прикрыл рукой глаза.

— Чёрт, — бросил он раздосадованно, — как это всё бездарно и абсурдно…

— Что, Михаил Петрович? — заглядывая в глаза Налётову, спросила Вася, — что конкретно вы считаете бездарным и абсурдным?

— Простите? — переспросил он, вынырнув из пучины собственных мыслей, — о нет, ради Бога, дитя моё, не принимайте это на свой счёт. Ни к вам, ни к вашим талантливым родителям это не относится… И знаете что, давайте-ка заварим чайку, хотя я предпочел бы что-нибудь покрепче, невзирая на знойную погоду.

— Скажите, Василиса, — обратился Налётов к Стрешневой, когда спиртовка нагрела крошечный чайник, а в гостиной запахло свежезаваренной мятой и смородиной, — что вам рассказывал отец про свою работу?

— О практической ее части — почти ничего, — покачала головой Вася, — он был очень увлечён квантовой механикой и мог часами говорить на эту тему, но что делал в своей лаборатории — мне неизвестно. Папа постоянно шутливо ссылался на военную тайну, моё любопытство умело переключал на что-то другое и обещал, что всё изменится после моего совершеннолетия, и вот…

Вася шмыгнула носом и запрокинула вверх голову, глядя в потолок и стараясь, чтобы слёзы предательски не потекли по щекам.

— Ну, конечно же! Кванты! Макс Планк! — вспомнил инженер, — то самое недостающее звено во всей системе! Как я сам не догадался?…

— Михаил Петрович, — вкрадчиво произнесла девушка, — а вы могли бы мне рассказать, о чем вы толкуете? Я тоже хочу догадаться.

— Хм-м, — Налётов сел ровно, выпрямил спину и сосредоточился. — Как наследница таких талантливых родителей, вы, безусловно имеете право знать их секреты, даже если они принесут вам больше проблем, чем благ. Исключительно и только ради вас я нарушу свой обет молчания, тем более что среди нас есть кур, — Налётов покосился на Петю, — который тоже лезет в этот ощип, даже отдалённо не понимая, какой ящик Пандоры пытается открыть. Видит Бог, я сопротивлялся этому, как мог. Но вы, Василиса Георгиевна, имеете право знать всё, что знаю.

Инженер ловко подхватил чайное блюдце снизу тремя пальцами, отлил туда немного чая, подул и бесшумно отхлебнул. Завершив этот ритуал, он поставил блюдце с чашечкой на стол и повернулся к Стрешневой.

— Ваших родителей, Василиса Георгиевна, я впервые увидел в Порт-Артуре, хотя с работами Михаила Михайловича Филиппова был знаком и раньше. Они и профессор Пильчиков казались мне чудаками, пока я не оценил в действии явление дефлекции.

— Дефлекции?

— Deflecto — по латыни — отклонять. Так назвал это явление Максим Максимович, — Налётов уставился в чашку с горячим напитком, будто созерцание чая способствовало процессу воспоминаний. — В тот день японский адмирал Того рассчитывал провести перекидную артиллерийскую бомбардировку флота, находящегося в гавани.

— Что значит «перекидную»? — подал голос доселе молчавший Петя.

— Гавань Порт-Артура, окружённая со всех сторон горами, была труднодоступна для обстрела прямой наводкой. К тому же, вход в неё сторожила береговая артиллерия, вот японцы и повадились подбираться с внешнего обвода гавани, посылая снаряды навесом через горный хребет Ляотешаня. Точность такой стрельбы — куда Бог пошлёт, но гавань большая, вокруг неё порт, города… Куда-нибудь да попадёт.

— Нравственные уроды, — пробормотала Вася и сжала кулаки, сразу вспомнив про обстрелы восставшего Донбасса бандеровскими карателями.

— Очень верная характеристика, — кивнул Налётов, — моральный кодекс японских самураев весьма специфичен… Во время первого такого обстрела Порт-Артур оказался абсолютно беззащитен. Шанс такой же ответной перекидной стрельбой поразить относительно небольшую, к тому же маневрирующую цель в открытом море, коей являлся японский боевой корабль, казался совершенно невыполнимой задачей. И вот тогда приехавшие с адмиралом Макаровым Пильчиков и Стрешнев предложили свои услуги.

— Вы видели, как работает установка Филиппова? — спросила Вася.

— В тот раз я видел только результат, ибо находился на борту нашего «Ретвизана». В мою задачу входило включить магнитное поле непосредственно перед залпом и после него сразу выключить, чем я и занимался… Всё время держать его включённым не было никакой возможности — динамо-машина не выдерживала нагрузки…

— Простите, Михаил Петрович. Продолжайте, пожалуйста.

— Ничего страшного. Как только японские броненосцы «Фуджи» и «Яшима» в очередной раз открыли огонь из-за Ляотешаня, на них обрушились ответные залпы с «Ретвизана» и «Победы». Наши броненосцы оказались невероятно точны. Буквально с первого залпа они накрыли «Фуджи» и могли добить, если бы японцы, почуяв неладное, не пустились наутёк…

— А что было неладного, кроме точности стрельбы? — спросил студент.

— Время между выстрелом и прилётом, — глаза инженера загорелись огнем первооткрывателя. — В пылу боя на это никто не обратил внимание, но я специально вёл дневник, где скрупулезно записывал все технические параметры. Так вот, снаряды наших броненосцев летели к цели в два раза быстрее, чем японские — к нам! Создавалось впечатление, будто стартовая скорость наших снарядов была не пятьсот семьдесят метров в секунду, а в два раза больше, что, конечно же, невозможно.

— А на самом деле? — Петя словно пытался подтолкнуть рассказ дяди к развязке.

— На самом деле наши корабли стреляли из прошлого в будущее. После залпа снаряды под воздействием дефлектора превращались в волновой импульс, и трансформировались обратно в материю в будущем. Японским снарядам требовалось тридцать секунд для физического подлёта к цели, а нашим — только пятнадцать, за счет экономии времени при перемещении из прошлого в будущее. Понимаете?

— Пока не очень, — пожаловалась Вася.

По поведению Налётова было видно, сколь мучительным было для него долгое молчание и с каким удовольствием он рассказывал сейчас об этом открытии, способном перевернуть все постулаты материального мира.

— События прошлого влияют на будущее, так?

— Безусловно.

— Так вот, причинно-следственные связи гораздо материальнее, чем нам кажется. В данном конкретном случае — если корабль попал под обстрел не только через физическое препятствие в виде горы, но и через временные границы, то совершенно неважно, где цель будет находиться в будущем! Снаряд всё равно его настигнет. Поэтому 22 марта 1904 года случилось не просто подтверждение экспериментов Филиппова о переносе энергии взрыва на расстояние, но и о возможности переноса практически любой энергии через временной континуум.