Красавчик. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Сан Саныч попрощался с нами «до завтра», пожал мне и Юрию Григорьевичу руки «на прощанье» (под столом около его ног звякнули пустые бутылки). Мы проводили его до двери в прихожей, где Сан Саныч нас ещё и обнял «напоследок».

Мой прадед закрыл за Александровым дверь, повернулся ко мне и совершенно «трезвым» голосом сообщил:

— Сергей, спать будешь в большой комнате на диване. Сейчас принесу тебе подушку и постельное бельё. Ночью укроешься пледом, если замёрзнешь. Во сне я храплю. Буду мешать — прикроешь в комнате дверь.

Ночью мне приснилось, что познакомился в клубе не с генеральской женой — то была обычная студентка, какие в моей жизни мелькали не один десяток раз (на одну-две ночи). В том сне я отдыхал у Сергея Петровича на даче — он не повёз меня на станцию «Пороги». Вместо пансионата «Аврора» случилась поездка на обычную турбазу в Подмосковье. Где я встретился не с позабытой в двухтысячном кинозвездой из СССР, а с современной «звёздочкой» — такие часто посещали ночной клуб, где я работал.

Храп моего прадеда вернул меня к реальности. Он и раздававшееся за окном робкое птичье чириканье пробудили меня на рассвете. Почти четверть часа я смотрел в потолок и убеждал себя, что всего лишь заночевал в свой выходной в квартире у родителей. Но сам себе не поверил. Потому что мой отец никогда не храпел. В итоге я печально вздохнул и поплёлся в ванную комнату (привычно переступил через скрипучие планки паркета). По пути отметил: в кухне всё ещё пахло кофе и одеколоном Сан Саныча.

Сегодня на пробежку я впервые надел купленные Сергеем Петровичем в магазине «Спортмастер» найковские спортивные штаны. Вышел из подъезда, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух. Птицы уже вовсю чирикали, со стороны соседнего двора доносилось шарканье метлы дворника. Двор выглядел слегка непривычно; но в то же время — хорошо знакомым: словно я действительно просто вернулся в родительский дом, а не явился вчера в гости к своему прадеду, умершему ещё в семидесятом году.

Вот только сейчас я не увидел на окнах первых этажей решётки. Напротив родительского подъезда, на месте двух пеньков (привычных для меня ещё со школьных лет) сейчас покачивали ветвями вполне настоящие тополя. Появились тут и деревянные качели — в моём детстве их уже не было. Исчезли металлические гаражи. Напротив среднего подъезда «раньше» находилась песочница для детей, но в нынешнем году это «раньше» ещё не наступило — на месте песочницы блестели от росы стебли сорной травы.

Направление для утренней пробежки я выбрал, пока умывался. Решил не мудрить: побежал по уже разведанному маршруту — вдоль улицы Дмитрия Ульянова в сторону метро «Академическая». Солнце лишь недавно выглянуло из-за горизонта, но улицы столицы уже не выглядели безлюдными. Я то и дело встречал на своём пути по-московски торопливых людей. Они провожали меня взглядами: не только хмурыми. Две улыбчивые молодые женщины мне помахали руками и крикнули: «Физкульт-привет!»

Подошвы кроссовок пружинили, сердце подсчитывало шаги. Меня обгоняли громыхавшие по проезжей части автомобили. Я с удивлением отметил, что по столице ездили не только детища советского автопрома — заметил на дороге и несколько легковых иномарок. Прохожие уступали мне путь, посматривали на меня с любопытством. Я и сам уже сообразил, что в белых кроссовках и в найковских штанах смотрелся на улице Москвы семидесятого года, будто потерявшийся иностранный спортсмен.

Встретившийся мне на пути милиционер беззаботно взглянул на мой наряд и продолжил свой путь. Хотя мне почудилось, что его взгляд ещё десяток секунд прожигал мне спину между лопатками. Я выдерживал бодрый темп, разглядывал витрины и вывески встречавшихся мне на пути магазинов, посматривал на лица спешивших в сторону входа в метро прохожих. Видел произошедшие (точнее, пока не произошедшие) на знакомой мне с детства улице перемены. Но они не казались мне значимыми и грандиозными.

Пробежку я завершил на спортплощадке за забором школы — той самой, в которой я отучился десять лет. Здесь я снова отметил пока ещё не случившиеся изменения. Асфальт на дорожках выглядел ровным (его пока не разорвали на клочки корни деревьев — лишь дети изрисовали мелом для игры в «классики»). Я не заметил надписи на школьных стенах (хотя краска на школьном фасаде уже требовала обновления). Турники на спортплощадке пока не покосились, яркими пятнами красовались ещё не вытоптанные цветочные клумбы.

На спортплощадке я задержался почти на полтора часа. После почти двух дней лежания в поезде физические упражнения выполнял с удовольствием и с желанием. В родительский (прадедовский) двор возвращался неторопливо (в мышцах скопилась приятная усталость). Заметил по пути несколько знакомых лиц — в будущем я их наверняка видел, хотя сейчас не вспомнил имён этих людей. Юрия Григорьевича дома не застал: мой прадед уже ушёл на работу, оставил мне на плите сковороду с жареным картофелем.

Юрий Григорьевич явился домой днём (я к тому времени уже вышел из дневной спячки, добавившейся в мои привычки за время пребывания в пансионате «Аврора»).

— Обычно я обедаю на работе, — сказал мой прадед. — У нас там хорошая столовая. Сегодня сделал исключение. Была попутная машина. Минут через сорок за мной заедут. Так что поторопись, Сергей. Мой руки. Жду тебя на кухне.

Обедали мы разогретым на газовой плите супом, сваренным «на той неделе» дочерью Юрия Григорьевича (моей бабушкой).

Я озвучил прадеду скопившиеся у меня за сегодняшнее утро вопросы.

— Дед, я вот чего не понимаю. Если контакт с кровавым платком заменит тебе контакт с телом пациента. Как ты поймёшь, что именно ты лечишь? Какова вероятность ошибки? Где гарантия, что ты вылечишь именно ту болезнь, которую нужно?

Юрий Григорьевич указал на меня ломтем пшеничного хлеба и ответил:

— Не волнуйся, Сергей. Гарантия стопроцентная. Вылечу твою актрису, как и обещал.

Я покачал головой.

— Всё равно не понимаю. Какая может быть гарантия, если ты пациентку даже не увидишь?

— Зачем мне на неё смотреть? — спросил Юрий Григорьевич. — Кхм. Платка с кровью достаточно. Это ведь не хирургическое вмешательство. Резать Лебедеву я не буду. Я же… этот… как ты меня вчера назвал?

— Экстрасенс.

— Вот-вот. Экста… этот. Даже не гинеколог. Заглядывать никуда не буду. На счёт этого не волнуйся. Кхм. У меня иные методы, Сергей. Сделаю Лебедевой полное исцеление. Вылечу твоей актрисе даже близорукость.

Юрий Григорьевич окунул ложку в суп.

— Лечение отдельных болезней я так и не освоил, — сказал он. — Слышал, что такое возможно. Кое-кто из наших с тобой предков такое практиковал. Но у меня подобное лечение так и не получилось. Лечу, как умею: только всё и сразу.

— Это тоже неплохо, — сказал я.

— Да уж. Никто пока не жаловался. Кроме Сани Александрова. Ему уже два раза аппендикс удаляли. Удалят его и в третий раз, если Саня продолжит питаться так же, как сейчас. Будет знать. Снова поворчит на меня, как после прошлой операции.

— У Лебедевой снова вырастет аппендикс? — спросил я.

Юрий Григорьевич кивнул.

— А куда ж он денется.

— Дед, так ты и потерянные конечности восстанавливаешь? Полная регенерация организма получается?

— Не получается, — сказал Юрий Григорьевич. — С людьми после ампутации я пока не связывался. Связываться не собираюсь. И тебе, Сергей, этого не советую. Такие… такую… заметную регенерацию по-научному точно не объяснишь. Кхм.

Мой прадед покачал головой.

— Такие «чудесные» исцеления исследуют уже не учённые, а совсем иная служба. С которой я тебе, Сергей, связываться настойчиво не рекомендую. Особенно если ты намерен покинуть Советский Союз. Да и вообще не советую: в любом случае.

Я кивнул.

— Понял тебя, дед. Не вопрос. Я и не собирался.

— Вот и молодец. Кхм.

Юрий Григорьевич взглянул на часы.

— Вот ещё вопрос, дед. Как Лебедева поймёт, что болезнь исчезла? Я имею в виду: как она поймёт сама, без обследования у врачей? Это вообще возможно? Какие будут симптомы у твоего лечения? Лебедева их почувствует?