Тактик.2 - Тимофей Кулабухов

— Ты спас мой народ, человек, — его голос был тихим, но в наступившей тишине каждое слово отдавалось гулким эхом, словно он говорил не мне, а самой истории.

Я сразу понял — это представление. Рассчитанное на публику, на этих самых гномов, которые сейчас жадно ловили каждое его слово. И что всю расстановку сил, отпущенного короля орков и про так называемый мирный договор, он знает. А он в курсе, что со стороны гномов договор я не подписывал (откуда бы у меня было на такое право)? Что место подписи гномов в договоре попросту пустовало, что документ подпишет он, Фольктрим и, спустя время вся эта история, о том, что отцом этого документа, который поставил жирную и кровоточащую точку в войне гномов и орков являюсь я, все забудут.

Забывают такие вещи, потому что их хочется забыть, потому что забыть их будет политически правильно и мудро.

А документ, где победителем названа сторона гномов в лице короля Фольктрима, останется в архивах Алатора.

— Ты принёс нам победу, о которой мы и мечтать не смели. За это тебе вечная благодарность от всех гномов Туманных гор Оша. И от меня лично, — он сделал короткую, почти театральную паузу, и я внутренне напрягся, ожидая неизбежного «но». Это «но» всегда, как ложка дегтя, портит любую бочку мёда. — Ты мог бы стать первым человеком в истории, получившим второй знак «Гве-дхай-бригитт», высшую награду нашего народа. Твоё имя будет высечено на Вратах Алатора рядом с именами величайших героев нашего королевства.

Я молчал, внимательно изучая выражение его лица. Звучало красиво, спору нет. Второй орден на грудь, почёт, уважуха, может, даже скидка в местных тавернах. Но что-то в его тоне, в том, как он тщательно подбирал слова, подсказывало мне, что до этого не дойдёт. Слишком много пафоса для простого награждения.

— Но… Ты отпустил убийцу моего отца. Ты отпустил вражеского короля Гхырра. Того, чьи руки по локоть в крови моего народа.

А, вот оно что. Ну да, я ожидал чего-то подобного. Отец, месть, королевская честь, долг перед предками… все эти высокопарные штучки, которые так любят правители всех мастей и миров. Особенно молодые правители, которым нужно самоутвердиться.

— Его звали Гхырр Великий Кривозуб, Ваше величество, — спокойно поправил я, глядя ему прямо в глаза. Не люблю, когда путают имена ключевых NPC, даже если они враги. — А Вы, кажется, до последнего момента даже имени его настоящего не знали. Так, очередной безликий вождь, собирательный образ врага. Для меня же, простите за прямоту, главное — победа в войне, а не кровавая резня ради утоления чьей-то персональной жажды мести, пусть даже и королевской. Павший король, которого отпустили с позором, униженный и сломленный — это сокрушительное моральное поражение для всех орков. Это как дебафф на всю их фракцию. Это гарантия того, что они не сунутся сюда ещё очень, очень долго. Они будут помнить не героическую смерть своего вождя, а его трусость и предательство. А мёртвый король-мученик, павший от рук «жестоких гномов» — это, извините, готовое знамя для новой войны. Его имя шептали бы у костров, его «подвиги» обросли бы легендами, и рано или поздно нашёлся бы какой-нибудь новый фанатик, который поднял бы это знамя и повёл бы новую орду на ваши земли. Я бы сказал, выбирайте, Ваше величество, что Вам нужнее: краткосрочное удовлетворение от мести или долгосрочный мир? Но я сделал выбор сам. Как тактик.

Фольктрим нахмурился так, что его светлые брови сошлись на переносице. Мои слова, сухие и прагматичные, явно пришлись ему не по вкусу. Желваки заходили на его скулах, выдавая внутреннюю борьбу. Он явно ожидал другого — раскаяния, извинений, может быть, даже мольбы о прощении. А получил лекцию по военной стратегии и психологии.

— Моя голова, — медленно, с трудом проговорил он, тщательно подбирая слова, словно вытаскивая их из вязкой трясины, — мой разум правителя говорят, что ты прав, Рос. Твоя логика безжалостна, цинична, но она… она верна. Я это понимаю. Но моё сердце… — он приложил руку в исцарапанной латной перчатке к груди, туда, где под доспехом билось сердце молодого короля, — моё сердце пылает гневом и болью. Ты лишил меня возможности отомстить за отца так, как того требуют наши обычаи. Ты отобрал у меня право свершить правосудие над его убийцей, право, которое принадлежит мне как сыну и как королю. Для меня, для моего народа, это… это смертельное оскорбление.

Я молчал. Слишком устал, чтобы спорить, тем более про его и мою мораль. Не стоит забывать, что я не был гномом, не был и орком. Сегодня против меня вышли люди — те, кто пошли за баронами-предателями. И на моих руках их кровь, а сердце чисто — никаких угрызений совести.

— Поэтому, — голос Фольктрима стал твёрже, в нем зазвенела холодная сталь, и я понял, что решение уже принято, и оно окончательное, — в соответствии с нашими обычаями, несмотря на все твои несомненные заслуги, ты должен покинуть Туманные горы Оша. Сегодня же. И никогда больше не возвращаться. Мы будем помнить тебя как спасителя. Твое имя будет вписано в наши летописи золотыми рунами. Но видеть тебя здесь… мы больше не сможем. Слишком свежи раны. Боль от потери и от невозможности свершить месть так, как того требует наш долг, слишком сильно обжигает мое сердце. И сердца моего народа. Прости.

Я слушал его спокойно, без видимых эмоций.

Ни удивления, ни обиды.

Где-то в глубине души я ожидал чего-то подобного. Классический финал для героя-одиночки, наёмника или просто чужака: сперва спас всех, за что после получил благодарного пинка под зад.

Опять-таки это не про мораль и всякие обиды, с моей точки зрения это всё про политику.

«Спасибо за выполнение квеста, вот твоя награда, а теперь проваливай, чтобы не мозолил глаза и не напоминал о наших слабостях». Что ж, по крайней мере, честно.

Мы смотрели друг на друга несколько долгих, напряжённых секунд.

Молодой король, раздираемый противоречиями между долгом правителя, прагматизмом, которому я его, кажется, немного научил, и сыновьими чувствами, и я — чужак, «попаданец», который только что, по сути, изменил судьбу целого народа, а теперь должен был исчезнуть, как дым