Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

– Ви, товарищ Кирш, – проговорил, копируя Сталина, – нэправильно понимаете политику нашей партии. Мы тут не гонимся за массовостью, нам нужны люди с мозгами и чтобы руки у них не из заднего места росли. Умеешь работать и думать? Значит, годишься! Пойдем, покажу фронт работ…

Я провел Гошу в гараж – и даже приосанился. Все ж таки не совсем я забросил работу – вон, кузов уже более-менее напоминает пикап. Передок ровно обрезан под будущий стеклопластиковый бампер, дверцы сняты – я в них монтирую стеклоподъемники, а под новеньким капотом – пустота. Движок обещал перебрать Ромуальдыч, коробка-автомат на моей совести, а над турбонаддувом надо покумекать. Вот и будет кому.

– Здесь поставим мотор, – показал я, – а здесь – турбокомпрессор. Движок «ижевский» мощным не назовешь, а с турбонаддувом капэдэ сразу вырастет на треть – машина сможет разгоняться с места до ста километров в час вдвое быстрее. Принцип простой – выхлопные газы раскручивают одну крыльчатку, а та через вал вращает другую, нагнетающую в цилиндры больше воздуха. Займешься?

Гоша молча кивнул – глаза у него горели, а пальцы пошевеливались, как у стрелка на Диком Западе, готовясь выхватить… нет, не «кольт», а разводной ключ. Или микрометр.

– Ну давай. Чертежи вон, на стенке, а я пока замками займусь…

Поглядел в маленькое зарешеченное окошко на школьный двор, отвлекся на минутку, и тут же на память пришла Инна. Я вздохнул – и усилием воли отогнал пленительное видение. Вон, замками очаровывайся – в новом пикапе нельзя хлопать дверцами так, как в «Жигулях», сотрясая все авто. Легонько надо, деликатно – чпок! – и заперто…

Целый час мы, все трое, молча и напряженно работали. Ромуальдыч доводил до ума старый гидропресс; Гоша кумекал, как ему сподручнее турбинку смастерить, а я вырезал пластину, просверлил, где надо, собрал «бутерброд» замка по памяти, как в одной из «Тойот», и стал прилаживать.

Часы натикали ровно пять, когда дверь резко распахнулась и внутрь завалилась целая компания – Дюха Жуков, Изя Динавицер и Женька Зенков, одетые в ношеное и нестираное.

– Та-ак… – зловещим голосом протянул Изя. – Втихушку, значит? Да? А мы, значит, уже чужие на этом празднике жизни? Да?

– Нехорошо это, – попенял мне Евгений.

– Не по-товарищески! – пригвоздил Дюха.

– А если по-русски? – сказал я, убирая надфили.

Все трое изобразили высшую степень возмущения.

– Нас чего не позвал? – возопил Динавицер. – Сидит тут, над железяками чахнет!

– Мы тоже хотим! – категорично заявил Жека.

– Садитесь, – ухмыльнулся я, – почахнем вместе.

– Между прочим, – церемонно сказал Дюша, – мы переоделись в рабочее. Показывай, что делать! «Ижака», что ли, чинить? Щас мы его…

Я с трудом укротил страстное желание одноклассников «чего-нибудь отремонтировать» и направил их энергию в мирное русло. Откровенно говоря, я рад был, что нас стало шестеро. Зазывать друзей я не хотел – они-то пойдут, именно что по дружбе. А вот по желанию ли? Зато теперь явились сами, и мне сразу полегчало. Жека, Дюха, Изя – я всех с первого класса знаю, и даже будущее мне их известно – скверное, по правде говоря, будущее, очень скверное. Вот и попробуем исправить его вместе!

А еще у меня на примете один рукастый и головастый студент. Эдик его зовут. Надо будет его тоже привлечь – ценный кадр…

– Стеклопластиком занимались? – вопросил деловито.

Одноклассники дружно замотали головами.

– Сейчас займемся, – утешил их я. – Сообразим «Ижу» дизайнерский передок! – помолчав, указал в потолок извечно грузинским жестом и проговорил голосом вождя: – За работу, товарищи!

Подтаявший вчера снег схватился за ночь хрупкой льдистой корочкой. Под утро задуло, хмурое пасмурное небо фальшиво улыбнулось ясной просинью и снова закуталось в серые меха облаков. Потянуло холодом, ветер гремел жестяным подоконником, сквозил через неприкрытую форточку, но я мужественно откинул теплое одеяло.

Сегодня мне выпала стыдная радость – отменили два первых урока, математику и геометрию. Нина Константиновна приболела.

Настя, завистливо бурча, поплелась в школу одна, а я, помахав ей на прощание, сразу занялся неотложным делом – за мной должок.

Чтобы звонить по телефону, оставаясь неузнанным, я собрал простенький преобразователь голоса. На скорую руку, без корпуса – голая плата с натыканными транзисторами, две батарейки «Крона» примотаны к ней синей изолентой. И так сойдет…

А послание Андропову наговорю через микро-ЭВМ.

Я завел свой «Коминтерн», подключил магнитофон «Спутник», вставил драгоценную кассету «Сони» – для благого дела не жалко. Прокашлялся, нажал красную кнопку и заговорил в маленький микрофончик:

– Уважаемый Юрий Владимирович! Я тот, кого вы называете Михой или Хилером. Только не анализируйте голос, который вы сейчас слышите – он не мой, я говорю через специальный преобразователь. Я пока не готов открыто с вами сотрудничать – не хочу лишаться обычной жизни. И у меня к вам большая просьба: пожалуйста, не ищите меня или хотя бы убавьте прыть ваших подчиненных. Неужели вас так волнует тайна моей сверхинформированности? Может, стоит сосредоточиться на главном – на самой информации? Кстати, я всеведением не страдаю, очень и очень многое мне неизвестно точно так же, как и вам. Но кое-что знаю. Сейчас расскажу о некоторых событиях, которые произойдут в этом году, и немного затрону более отдаленное будущее…

Я говорил четко и неторопливо, с выражением. Мне едва хватило кассеты, чтобы записать все, что хотел. Конечно, наговорить я мог куда больше, но стоит ли пугать предков теми безобразиями, что учинят их неблагодарные потомки?

Перемотал кассету, вынул ее и упаковал в коробочку. Готова посылочка!

Быстро накинув куртку и сунув ноги в разношенные «прощайки», я спрятал послание и прихватил с собой преобразователь, завернутый в газету. Вышел, запер дверь, спустился по лестнице… Сегодня все эти привычные действия обретали некий иной смысл. Как-никак, я нес в кармане куртки ха-ароший заряд послезнания! Если его использовать с толком, мир немножечко изменится – и в границах СССР, и за рубежом.

Я направлялся к железной дороге, где стояла старая кирпичная башня, имевшая отношение к водокачке. Паровозы ушли на запасные пути, а башня осталась торчать в гордом одиночестве как монумент эпохе пара. В детстве мы сюда частенько наведывались, но дяди-путейцы нас гоняли, а ныне тут все заброшено – и подходы хороши. Явишься незаметно и легко уйдешь, если что.

Тщательно выбирая, куда ступить, чтобы ненароком не оставить след на снежных наносах, я обошел башню и скрылся в сырой тени. Вот он, тот самый кирпич! И даже моя пометка на нем осталась, намалеванная синей эмалью, – железнодорожники забыли банку, когда красили перила виадука.

Рукой в перчатке я пошатал кирпич и потянул его на себя. Тут мы играли в «войнушку», а в башне был штаб. Кто-то из мальчишек заметил, что третий кирпич от угла вынимается, если хорошенько постараться, и все даже повыли немножко от восторга. Настоящий тайник! Здесь мы прятали «секретные донесения»…

А теперь за кирпичом скрыта кассета со сведениями ОВ[65].

Тщательно все осмотрев, не забывая глядеть под ноги, я спустился по тропинке с насыпи и поспешил к будке телефона-автомата. Поблизости, на улице Революции, стояла такая, но мне она не подходила – уж больно место людное. Я свернул на улицу Розы Люксембург и по ней вышел на Дзержинского. Вот!

Серая кабина уютно устроилась за углом монументального дома, рустированного камнем, будто спряталась от желающих позвонить. Оглянувшись, я снял трубку и опустил две копейки. Набрал нужный номер. На втором гудке медяшка провалилась в телефон-автомат, а мне в ухо нетерпеливо толкнулся усталый голос:

– Алло?

Едва не глотая прикрученный к плате микрофон, я негромко сказал: