Чёрные скрижали - Павел Сергеевич Комарницкий

Павел Комарницкий

Чёрные скрижали

Пролог

Грузди, как обычно, старались спрятаться от жадных двуногих созданий, пожирающих всё, до чего только можно дотянуться, под слоем палой листвы. Однако обмануть намётанный взгляд опытного грибника не удавалось. Вот этот бугорок, несомненно… ого, какой дядя! И совсем не тронут червями, даже ножка без единой червоточинки, будто сахарная… А вот ещё. И ещё. Так, тут надо хорошенько покопаться, неслабая такая куртинка, похоже…

— Здравствуйте, уважаемый Григорий Яковлевич, — голосок с хрустальными нотками просто очарователен. — Не слишком отрываю от важных дел?

Искусительница, как всегда, подкралась незаметно. Впрочем, чего тут удивительного? Абсолютно ничего тут нет удивительного, во всяком случае, не больше чем в самолёте или электродвигателе. Несколько листков с формулами, покоящихся в тощенькой папочке в нижнем ящике письменного стола, свидетельствовали однозначно — при наличии соответствующей аппаратуры телепортация столь же реальна, как и телевидение… Или всё-таки голограмма?

— Самую малость, — едва оглянувшись через плечо, откликнулся Перельман, аккуратно обрезая ножку очередного груздя. — И вам всяческого благополучия, уважаемая Туилиндэ… вы так и не сообщили, кстати, как вас величать по батюшке.

— Пустяки, пустяки. Но я всё-таки подожду, пока вы закончите выкапывать эти замечательные грибы. С вашего позволения, — теперь в голосе искусительницы явственно прорезалась ирония.

— Длинный разговор? — осведомился Перельман, шуруя в палой листве палкой.

— Не слишком, но…

— Тогда я, пожалуй, прервусь, — кротко улыбнулся учёный. — Грибы, они ж никуда не убегают.

Девушка, стоявшая на едва протоптанной лесной дорожке в каких-то пяти шагах от математика, была одета под стать миссии: мягкие полусапожки, чёрные спортивные брючки, узорчатый тёмно-зелёный свитер и болоневая курточка цвета хаки. И как обычно, зеркальные очки-«стрекозы». Ни дать ни взять горожанка, выбравшаяся в лесопарк подышать свежим осенним воздухом. Впрочем, и такой наряд не в силах был скрыть изумительную фигуру, не говоря уже о лице. А если стащить с прелестной головки беретик, то обнаружатся остренькие, совершенно очаровательные ушки… И ещё на пальчике блестел перстенёк. Очень красивый, кстати… перед которым любой пистолет-пулемёт — тьфу и растереть.

Не удержавшись, Перельман вдруг швырнул шишку, метя гостье в живот, но девушка небрежно-ловко отбила летящий предмет одним движением руки. Значит, не голограмма.

— Зачем? — искусительница, как обычно, прочла невысказанную мысль. — Вы же не собираетесь нападать, я надеюсь?

— Прошу прощения, — вновь кротко улыбнулся учёный. — Польщён степенью доверия. А в прошлый раз была голограмма…

— В прошлый раз обстоятельства диктовали иное.

— Судя по вашим пустым рукам, ваш друг где-то рядом?

— Не очень далеко, — глаза гостьи цепко обежали окрестности. — Отвечаю на вашу невысказанную мысль насчёт «даже поздороваться не соизволил» и прочее. По окончании последней дискуссии Таур считает дальнейшее общение с вами бессмысленным расходом времени. Все точки над «i» расставлены — чего же ещё?

— А вы считаете иначе?

— А я, как видите, считаю иначе. Присядем? — девушка кивнула на поваленное бревно.

Они уселись рядышком — обладательница идеальной фигуры и довольно кряжистый, заросший клочковатой бородой математик. Бывший математик, если формулировать точнее, подумал Перельман.

— Неактивный, если подбирать совсем уже точную формулировку, — улыбнулась эльдар. — Пока неактивный… Однако да, такая опасность имеется. Мозги, в отличие от компьютера, не могут пребывать в спящем состоянии слишком долго. Всякий талант либо используется, либо утрачивается.

Она повернула к нему идеальное, невообразимой красоты лицо.

— Не страшно, Григорий Яковлевич?

Учёный лишь чуть пожал плечами. Страшно… Что может быть страшнее того листка? Самого последнего листка в самой последней папке… Формула Конца Света — вот он где, настоящий страх.

— Я очень попрошу вас ответить на один вопрос, Туилиндэ. Всего на один. Скажите… они уже явились?

Девушка сняла стрекозьи очки, слегка запрокинула голову, пристально вглядываясь в бледно-голубые небеса. Не скажет, подумал Перельман.

— Ну отчего же, — собеседница глубоко вдохнула свежий осенний воздух. — Вы можете гордиться точностью ваших расчётов, мистер Перельман. За такие вещи ваш этот Нобелевский комитет просто обязан перечислить на ваш счёт все имеющиеся в его распоряжении средства.

— Уже не успеют, — слабо улыбнулся учёный.

— Я никак не могу понять вас, Григорий Яковлевич. Такой невообразимый талантище… употреблять на поиск съедобных грибов…

— Тут вы не правы, — вновь кротко улыбнулся математик. — Самое достойное занятие, чтобы спокойно встретить Конец Света.

— У вас же никого тут нет, кроме мамы. Подумайте хотя бы о ней. Там, у нас, она проживёт ещё долго. Значительно дольше, чем здесь.

На сей раз учёный ответил не сразу.

— Хороший ход. Сильный.

— О бездна! — не сдержалась девушка. — Мы же не в шахматы играем! Вы нужны нам, Гриша. Вы и ваши мозги. Я предлагаю вам спасение. Вам и вашей матушке. Новые сияющие миры, новая интереснейшая работа… Чего же более?!

— Спасение… — Перельман неопределённо повёл плечом. — Я и мама… Как насчёт прочих?

— Во-первых, не только вы и ваша мама. Вы удивитесь, но гениев на этой планете не так уж мало. Насчёт же прочиху А прочие получат то, что заслужили. Свою кровно заработанную судьбу.

— Все шесть с лишним миллиардов?

— Да! Да, чёрт возьми! — окончательно потеряла терпение гостья. — «И пусть никто из обиженных не уйдёт»! Ведь так, кажется, сказано в одной вашей старинной книге?

— «И пусть никто не уйдёт обиженным». Маленькая, но радикальная разница. И как насчёт невинности младенцев?

И вновь она замолчала, глядя в остывающее сентябрьское небо. И в огромных глазищах отражалась такая тоска… вся скорбь еврейского народа, плюс народов, давно ушедших и нерождённых. Ещё чуть, и я в неё влюблюсь, холодно-отстранённо подумал математик. Красива, это бы полбеды, мало ли на свете красоток… Умна как чёрт, и всё насквозь видит…

— И всё же, хотелось бы услышать внятные аргументы, — вновь заговорила эльдар. — Вы же всё-таки математик.

— Аргументы… — Перельман помолчал. — Есть у нас тут один замечательный стих. Не стану приводить его целиком, всего две строчки. «Я была тогда с моим народом… там, где мой народ к несчастью был» Это написала женщина, Туи. Правда, в отличие от вас она не была бессмертной. Так что не уверен, что вы поймёте, при всём вашем уме.

И вновь она молчит, глядя в небеса неподвижным нечеловечьим взглядом. Что она там видит? Возможно, где-то там, невидимый ни для каких телескопов и радаров, гигантский звездолёт непостижимых Сеятелей уже готовит аппаратуру, чтобы положить конец этому безобразию, именуемому современной цивилизацией…

— И всё же подумайте, Григорий Яковлевич. Вы не