Ельник - Ульяна Ма
– Нет, нет, нет! – крик перешел в вой. В ее тонком, звенящем голосе лился гнев тысячи весенних гроз. Сад за окнами на мгновение встрепенулся, качнулись травы, зашелестели деревья, и по их стволам перестали течь жизненные соки. Плоды, еще не упавшие на землю, повалились, а те, что уже налиты соком и лежали в травах, сгнили. Что-то исчезло в этот момент в природе, но что именно, никто не видел и рассказать не мог.
Миркул накинул на ее плечи халат; Мара наконец заметила его присутствие. Остервенело и яростно она посмотрела в его глаза, вцепилась руками в ворот его платья и со всей силы, что у нее была, вдавила его в стену. Халат свалился с ее плеч, а Мара кричала слова, оглушающие ее сознание:
– Я убью тебя! Я убью тебя! Ты умрешь! Я уничтожу тебя! Я клянусь всеми богами мира! Клянусь своей жизнью! Ты сдохнешь в муках, как падаль! Умрешь! Умрешь!
– Все, время вышло. Добивайте и уходим. – он произнес это, отклонившись от лица Мары, как от назойливого насекомого: сухо, безжизненно, как будто попросил прислугу подлить воды в стакан за обеденным столом. Затем, тряхнув девушку за плечи, без усилий закинул ее себе на плечо. Тут Мара впервые ощутила свою слабость: он, советник, равный ей по росту, в разы сильнее. Он мог бы сломать ей шею или оглушить одним ударом тяжелого кулака. Княжна хотела заколотить руками по его спине, но ее взгляду предстал труп Дауда: почти отсутствующее тело с вывернутыми наружу костями. Раскромсанные куски мышц. Руки, валяющиеся отдельно. Раздробленные колени. Лицо, изрезанное лишь наполовину, с раскрытой пастью направлено туда, в угол, где изначально в трусости и беспомощности укрывалась Мара.
Звон в ушах перекрыл все звуки, а по телу пробежал одновременно и жар, и холод. Голова наполнилась тяжестью, перед глазами расстелилась другая, новая, огромная и увесистая темнота, в которой она забылась.
За стенами ничего не изменилось. Тот же запах земли, дикой ели, зловещая чернота векового леса, рассматривающая путников. Где-то вдали бродили упыри. Пятеро всадников съехали с главной дороги и скрылись в еловых воротах, к которым вела едва проторенная, заросшая дорожка. Марк спешился и, помогая Энару, раскрыл навес над телегой, в которую был запряжен конь. Колят отпустил вожжи повозки и принялся помогать остальным солдатам.
С помощью остальных двух стражей они выгребли Дауда на землю. Пришлось придерживать его за голову, плечи, таз и ноги, чтобы удержать тело и не развалить его на части. Его бросили под черной высокой елью с древниа толстым стволом и трескающейся корой. Среди корней елки, если не присматриваться и глядеть издалека, Дауд даже выглядел живым.
Одну руку Марк расположил слева. Вторая все еще сжимала копье, и он осмотрел оружие поближе. Ньях-гарлах – так Дауд когда-то назвал этот черный, тяжелый металл. Юноша коснулся пальцев, сжимающих рукоять, постепенно, с некоторым усилием разгибая один за другим, пока вся ладонь не выпустила оружие. Взявшись за копье, Марк обнаружил, что его пальцы достаточно длинные, чтобы полностью обхватить его. Выпрямившись, он с нескрываемой тяжестью поднял копье и какое-то время удивленно держал его на весу. Мышцы напряглись и натянулись, старая рана дала знать о себе отдаленной, тупой болью, он не смог бы с лёгкостью замахнуться этим копьем, но держать какое-то время был в состоянии.
– Даже как-то жаль его, – задумчиво произнес Колят, глядя на останки нефилима. – Тем сильнее ощущается беспомощность, чем крепче рука. Ну, а этого куда?
В телеге лежал еще один труп – тучный мужчина лет пятидесяти, невысокий и полностью голый. Двое солдат по велению Марка подхватили его за руки и с тяжестью протащили по земле, разложив рядом с Даудом.
– Нет, положите брюхом прямо на его голову.
Солдаты повиновались. Глядя на эту картину, Марк отчетливо видел перед глазами башню алхимика, где тело Дауда, куда более целое, укрыто трупом старика. Юноша помнил, как челюсти нефилима двигались под этим телом.
– Да у него и рта толком не осталось, – Энар с непривычной брезгливостью искривил рот. – На кой лыхонь ему подкормка?
Марк должен был испытывать радость при взгляде на мертвого, отвратительного, ненавистного нефилима, но что он ощущал в итоге? Пустоту. Стыд. Отчаяние.
«Сдох. Гниль».
– Заткнись! – Марк вскрикнул, но его стражники не дрогнули. Колят лишь несколько огорченно потупил взгляд, а Энар вовсе предпочел сделать вид, что ничего не услышал. Марк, схватившись рукой за амулет, словно так он заглушал ее голос, тряхнул головой, быстро придя в себя. – Если он не восстанет, то и Мару нам не вернуть.
– Чушь. Речной, Горный и Сгоревший князья готовы выступить с войной на Пустынников, – Энар положил руку на плечо Марку. – Мы вернем Марену! Мы там всех на куски порвем, вот, даю тебе братское слово!
– Он вернет. – Марк не слышал Энара. Пустые, горячие слова не имели ни капли веса.
Они снова оседлали коней и бодрой рысью двинулись прочь, оставив Дауда в корнях вековой елки.
– И все же, заслуживаю ли я знать, кто ты такая? – он произнес это вслух, не стесняясь разговаривать сам с собой в присутствии стражи. – Скажи свое имя.
«Азорка».
Утром седьмого дня сад во дворце, огороды в деревне, посевы, коренья, плоды – все иссохло, сгнило и вымерло, словно природа лицезрела нечто ужасное, но не нашла иного языка сказать об этом.
Примечания
1
Фольклор: обозначение голодного мистического существа, которое охотится на людей в поле