Земля войны - Александр Дмитриевич Прозоров

– Афоня, ты где?

Ответом была тишина.

Отец Амвросий вышел наружу, спустился по ступеням, не заметив легкого прикосновения, которым с его плеч сняли выпавший волос, снова позвал:

– Прости Господи, ты где?!

Кроме служки отшельника не навещал почти никто. Изредка приплывали атаман с сотоварищами, за советом, али кто из казаков за отпущением грехов – если творили нечто уж очень непотребное. Пару раз в неделю священник сам в острог отправлялся – службу отстоять, проповедь прочитать, исповеди выслушать. Однако большую часть времени отец Амвросий, как и положено отшельнику, проводил в одиночестве, в холоде, голоде и жажде, умерщвляя плоть смирением, а греховные мысли – молитвами. И лишь Афоня Прости Господи раз в день привозил ему корзинку с кувшином талой воды и шматком вареного или печеного мяса и парой рыбешек, копченых или печеных.

– Куда же ты запропастился, оглашенный?! – обошел часовню кругом священник, но паренька так и не нашел. А когда вернулся на крыльцо, то и лодка тоже пропала, оставив после себя лишь небольшую вмятину на пляже. Отец Амвросий вздохнул, перекрестился и вернулся в часовню, к молельному бдению: – Вот же Афоня, Прости Господи… Чудной.

Афоня же второй в это время, наконец-то увлекшись, заканчивал свое повествование:

– И в третий раз послал Ной голубя, и вернулся тот с зеленой оливковой ветвью. Понял старец, что сошли воды и появилась из-под земля сухая. Направился после того Ной к горе Арарат, высадился на ее вершине и выпустил весь скот, и всех птиц, и всех зверей, что сохранил на своем ковчеге!

– Воистину о деяниях Хозяина Священной Березы повествует сия история! – поцокала языком Митаюки-нэ. – Он, Хозяин, порождает воды мировые, праведники же мира вашего спасают для новой жизни зверей и птиц земных… – глядя через плечо паренька, юная чародейка наконец-то заметила плывущую от далекой часовни лодку и спохватилась: – Ой, ты прости меня, премудрый служитель божий! Я ведь тебя, вестимо, от дел важных отвлекаю. Но ты так интересно сказываешь!

– Ты спрашивай, коли еще чего узнать пожелаешь, – смущенно опустил глаза зардевшийся от похвалы паренек. – Я книги священные хорошо знаю, да и перечесть могу, коли понадобится. Все, что пожелаешь, о вере истинной расскажу.

– Знамо, спрошу, – согласно кивнула ведьма. – Так много интересного ныне от тебя узнала! Ты так занимательно рассказываешь!

– Да, я умею, – покраснел еще сильнее Афоня. – Все поведаю… Ну, я пойду? Отец Амвросий, вестимо, заждался.

Лодка с Афоней Прости Господи уткнулась носом в берег, и Митаюки опять взяла паренька за руку, задерживая еще на миг:

– Прости, что задержала… Но уж очень ты увлекать умеешь.

– Да я чего… – окончательно стушевавшись, пожал плечами тот. – Я завсегда…

Служка подхватил корзинку, повернулся к лодкам – но от них, ему навстречу, шла уже белокожая казачка Елена, почтительно поклонившаяся:

– Хорошего тебе дня, Афоня!

– Да пребудет с тобою милость Господа, – осенил ее крестом паренек и забрался в еще качающуюся лодку.

– Плоть я добыла, дитя мое, – произнесла казачка, проходя мимо юной чародейки. – Пойду зелье приворотное варить. Ввечеру использую.

– Ввечеру… – повторила вслед за ней Митаюки и тоже поспешила к острогу.

Матвей Серьга все еще мучился в постели, жалобно постанывая. Юная чародейка, присев рядом, протянула ему ковш с талой водой, холодной, как лед. Ведь как раз с ледника ее в остроге и брали. Казак сделал пару глотков, с облегчением перевел дух, потом выпил еще немного:

– Оклемался, милый? – с жалостью спросила Митаюки.

– Ой, спасибо, женушка моя ненаглядная…

– Лежи, милый, лежи, – кивнула ему юная чародейка. – Вечером, мыслю, атаман за ужином круг созывать будет. Скажи ему, что засиделись ватажники в остроге, пора бы уже и о прибытке подумать, за золотишком сходить.

– Куда-а? – простонал Матвей, поморщился и отпил еще воды. – Ближние деревни ограблены давно, а селения большие брать сил нету.

– А я тебе поведаю… – пообещала ведьма. – Но токмо ватагу ты сам вести должен, под своей рукою. Иначе не соглашайся.

– Не лучший из меня воевода, Митаюки, – честно признался Серьга. – Рубить и стрелять умею хорошо. А вот людей куда-то посылать али планы долгие строить непривычен.

– Ты себя недооцениваешь, – улыбнулась ведьма. – Другие хуже тебя соображают, однако же управляются. Быть вождем просто, мой милый. Ты привыкнешь.

Как это не раз бывало раньше, будущее юная чародейка угадала в точности. Вечером одолевшие похмелье ватажники собрались в пристройке возле длинного жаркого очага, отпиваясь бульоном и отъедаясь жирными мясными кусками. По сложившемуся уже обычаю здесь были и женщины. Иные – сидели рядом с мужьями, али избранниками, иные – держались наособицу с подружками. Да и как иначе? Очаг общий, еда тоже общая. Вместе добывали, вместе дрова кололи, вместе варили. Как все это можно по разным углам или людям разделить? В ватаге, где все считали друг друга побратимами, даже полонянок от стола не гнали, дабы объедками питались. Закон казачий прост: трудишься, как все – значит, и кусок тебе положен, как всем.

Воевода Иван Егоров пришел в пристройку вместе с Настей, держащей на руках ребенка. Явился с небольшим опозданием – но ватажники быстро освободили атаману место посередь ближней к огню лавке, подставили женщине под ноги чурбачок, дабы той дитя на коленях держать удобнее было.

Егоров зачерпнул густого сытного варева себе, жене, потом наколол на нож кусок сочной горячей убоины. Немного подкрепившись, заговорил:

– Круг мы давно не собирали, други мои. Однако же вопросов для обмысливания набралось немало.

– Давай поутру соберемся, коли нужда такая, – предложил, огладив курчавую бороду, десятник Силантий. Он уже успел поесть, и лишь неспешно прихлебывал горячий бульон. Вестимо – тоже похмельем мучился.

– Чего утра ждать, коли вся ватага уже здесь? – подал голос Ганс Штраубе, сидевший по другую сторону костра. – Великих секретов у нас ныне нет, дабы от чужаков таить. Да и где они здесь, чужаки-то? Разве токмо полонянки, речи нашей не ведающие. Так и им сболтнуть некому.

– Не по обычаю, – ответил рассудительный Силантий. – Коли в кругу обсуждать, так токмо меж казаками.

– То вопрос не ратный, – покачал головой воевода. – Ныне припасы я наши учел и тебе, Силантий, поклониться с благодарностью хотел. После твоей охоты еды нам до весны хватит с избытком, голод острогу не грозит. С дровами тоже беды особой нет…

Матвей Серьга вздрогнул от толчка под ребра и вытянул шею:

– Коли в остроге ныне порядок, не пора ли о золотишке вспомнить? Мы ведь сюда не мясо жрать приехали, а добром разжиться! И это… – он напрягся, вспоминая: – Язычников в веру