Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

Воронам Тёмн дал дар речи, чтобы те могли пересказывать, что видали, кто с кем и где бьётся. А Князю их, конечно, написал душу колдовскую, пока Светл отвернулся. С колдовскою душой да речью быстро Князь научился человеком обращаться. Много у людей подглядел, да всё на поле битвы – так и стал воем, а потом и воеводой. Войско он среди умирающих набирает, колдовством их кровь останавливая, но рану не лечит, как Светлова невеста или лютый умеют, чтобы помнили всегда, что ждёт их, если Князя предадут.

Октавий сказал, что сам он тоже такой вой, их всех на северный лад вальравнами зовут, так как первейшую свою дружину Князь собрал в Нёдланде, где битв между людьми много из-за суровости этого края.

Я всё пыталась вызнать, за что Тёмн на Князя Ворон разгневался недавно, а Октавий клювом пощёлкал:

– Не знаю. И не моего ума д-дело! – говорит.

Рассказал, что может он в человека обратиться. Ну это я и сама догадалась после Лахейла-то. Не клювом же он меня защищать станет.

Конечно, как присели на ночь в охотницкой избушке подорожной, сразу мы его попросили нам человеком явиться. И удивились очень, когда пред нами предстал вой в кольчуге, с мечом, и одежда у него не из вранового пера, обычная, ткань да кожа. Высоченный он, чуть головой потолок не подпёр, и лицо у него красивое рийнское такое, нос с горбинкой, борода и волосы чёрные, на наёмничий лад короткие, глаза голубые. Да только особо на него не позаглядываешься, сразу видно, что почти мертвец перед тобой, нечисть: кожа бледная, висок пробит, кровью застыл, кость видать, и в глазу одном вместо белого кровь.

Горицвета глазами хлопает:

– Матушки, и вправду как нав ты, Октавий! Причём из Тёмновой нави прямиком. Хорошо, что ты в ворона обращаешься, а то днём с тобой на дорогу не выйдешь.

Он ничего не сказал. Вообще, если Октавия не спрашивать, так он часами молчал.

– А как так вышло? Кем ты был? – спрашиваю.

Видно, но не очень-то он про себя говорить хотел, и ответил только лишь от того, что Князь Ворон наказал меня слушать.

– Наёмником, караваны купеческие стерёг, которые в Тузулькес с Рийны ходили. Это от булавы. Добычу с дружками не поделил.

– Какую добычу, ты же с караваны стерёг! – Горицвета руками всплеснула.

– Купеческое добро. Хозяина и часть каравана нечисть околдовала, девки грудастые такие, а вместо ног змеиный хвост. Ажины, так, кажется, тузлары их зовут. Утащили за собой в степь. Кто остался, решили добро разделить. И вот.

Я прямо прочитала в Горицветиных глазах упрёк Князю Ворон за такого охранничка. Он, видимо, тоже взгляд этот понял, но ничего не сказал, нахмурился только, замолк.

– А почему, – говорю, чтоб в тишине нам давящей не сидеть, – одежда и вещи все при тебе. Они колдовские?

– Да, их Князь нам даёт. Вальравну из вранового обличья сразу в бой бросаться, некогда одеваться.

– Это со Светловыми ратниками? Мы видели, как вы с лучами солнца бились, – говорю.

– И с ними, и со слугами других Князей, если нужно.

– А расскажи про двор княжий, пока мы тут кашу варим. Кто там живёт, чего делаете? У меня вопросов ох как много!

Омрачилось прямо чело у него, представил, видимо, к кому попал. Сам-то он не шибко говорливый, а со мной, вот, придётся.

Начал Октавий про двор рассказывать, а я села записывать, заодно и самого Октавия зарисовала.

Живут они все на лесистой горе с вековечными соснами, на границе Светлоземского княжества и Нёдланда. Там, в тёмном лесу, стоят хоромы Князя прямо на деревьях, а лес зачарован и полным-полно в этом лесу чумок. Их специально вороны приносят со всех сторон, так что гора эта дурная, несчастием от неё во все стороны веет, люди туда не ходят.

Я спросила, а почему, где чумки, там завсегда вороны. Октавий сказал, что и вороны, и чумки просто вышину любят, на самые высокие деревья садятся. С воронами понятно, всё стерегут момент солнце закрыть, а чумки потому, что к солнышку тянутся, в светла-навь.

– Взгляд чумки человека сразу убивает. Вальравну просто плохо будет, взгляд у неё тяжкий, в душу бьёт, – Октавий рассказывает. – Я поднимал упавших чумок. Долго на неё не поглядишь.

– Но сколько-то поглядел! Расскажи, человеку её вовек не свидеть, какая она? – я чуть ли не подскочила в преддверии тайны.

– Грустная. Будто все слёзы мировые ей в глаза влили. Взгляд человечий. Комочек такой чёрный, ну младенец, его размера. Вся в чёрных перьях, когти у неё стальные, зубки. На когтях этих она медленно по дереву ползёт наверх. Иногда срывается, падает, мы тогда поднимаем. Или вороны, которые просто птицы, им от неё никакого зла.

– Ещё бы, её люди предали, не птицы… Наверно, от того и тебя взгляд её тронет, хоть и не насмерть. И другую нечисть излюдскую, думаю, – вздыхаю. – Я раньше всё радовалась, что нашли меня в лесу и чумкой я не стала. Ну, пока вот не сызнала, что в лесу меня и не бросали.

– Вообще не пойму, как ребёнка, да родного, можно в лесу на смерть оставить! – Горицвета разошлась. – Это как же Тёмн должен под руку толкать, в спину глядеть! И Светла тут не пойму – ну чем дитя виновато?

– Интересно, кстати. Погляди на другую нежить, нет такой, кроме волков, чтобы оставалась в ней Светлова душа. Только Тёмново семечко прорастает в мёртвом уже теле. Получается, чумка – это уже и не ребёнок. Но, вот, и Октавий говорит, что глаза человечьи, и я слыхала историю, как Светлова невеста, глаза закрыв, чумку до рассвета укачивала и колыбельные ей пела, Светл увидел, что там, где один человек сгрешил, другой исправил, и забрал чумку в светла-навь. По колдовскому разумению выходит, что чумка двоедушная, раз в солнечные сады попасть может. Уж не знаю, как Тёмн Светла науськал, чтобы так было… Или как Светл на весь род людской осерчал.

Решила про чумок у Котяны потом расспросить, но Горицвете не сказала, чтоб не напоминать лишний раз. А Октавий дальше стал рассказывать.

При дворе у Князя Ворон его дружина вальравновая, из разных самых краёв, много из Нёдланда, но и тузлары есть, даже анаитов берёт, главное, чтобы воем был. Пока не созывает их Князь на битву, пируют они в его хоромах (и правда,