Кана. В поисках монстра - Роман Романович Кожухаров

— Ну!?.. — в нетерпении кричит Белка.

Она кутается всё сильнее, как будто ей зябко, хотя солнце припекает известковый пятак всё сильнее.

— И зачем им люди из риса!? — заливаясь, хохочет вдруг Белочка.

А Юй будто только и ждёт, и этого смеха, и этого вопроса. Он тут же с готовностью отвечает:

— Напомню ещё раз: ку-до — боевое искусство меча. На варе отрабатывают удары мечом. Лучшим ударом, прекрасная Вара, считается тот, который с первого раза, наискось рассекает сноп пополам.

Юй говорит, и лицо его, и фигура делаются всё напряжённее. «Пополам» произносится уже почти шёпотом — шипением, до бела раскалённым. А Вара, словно бы под воздействием жара, тускнеет и съёживается, обжимает одетые в джинсы коленки.

Юй, пользуясь паузой, торопливо итожит.

— Вот также и он… Да, прекрасная Вара… Ты нужна ему, но твоя преданность для него, как сноп для меча…

— Замолчи… — глухо, камешком, выкатывается мольба из сухой гортани Вары.

Но голос Юя остывает не сразу.

— Однажды, набив руку, одним взмахом он перерубит тебя пополам.

В меня угодила молния очевидности. Южный Юй там что-то вещал, а я, поверженный ниц, всё не мог пошевелиться. Миги, слившиеся в бесконечность. Мгновения бытия, что остаются гранате, когда из неё выдёргивают чеку. Две-три секунды у «РГДэшки», до пяти — «Ф–1». По мозгу сыпались искры, коротило одно: «Сейчас бы «лимонку», разнести к чёртовой матери этот весь бухарест, вместе с этими бухарями и упитыми шмарами».

— Эй, Санчо!.. Что это с ним? — пробивалось сквозь шумы, сквозь пульсирующую, сияющую пелену.

— Видать, догнало…

— Перебрал…

— Перегрелся наш мальчик…

Ах, вы суки… Будет вам мальчик…

Око ласкает секатор-сверкатор. Будто нещечко оружейной палаты — поверх чёрной крышечки чемоданчика с реактивами. Схватить и устроить ку-до. К чёртовой матери порешить заговорщиков. Пусть знают, что означает: отнять у него Таю. Ужо вам, героические молчуны, ужом волочащиеся по дальним пещерам! Будет вам Го-го, нагого и грешнаго!..

А Белочка как зайдётся, как закричит:

— Наши снопы надо срочно вымочить!.. Не в морской, так хотя бы в днестровской!..

Возопила и тут же, рывком — шварк в известняк Зарубино одеяло. Вся, как есть, голая: с раскосо торчащими грудями, с выпуклой гладкостью бёдер и червонно-курчавым лобком, — потянулась, открыв в подмышках светящую нежностью кожу, и грудки поднялись упруго, а ягодицы отставились кругло застывшей луной.

Иссохло нутро. Где-то, в самом низу живота, отожгло несмываемым тавром: гнев и ярость, и жажда сей час же страшной, непоправимой расправы, и здесь же, взахлёст, — гремучая страсть: добычею хищника взять слепяще-дразнящее девичье тело.

Белка, не дав даже выдохнуть, шагнула, толкнувшись, и сиганула прочь с пятака. Тут только выдохнул, ахнув, весь «Огород». Бросились к краю, сначала Заруба, а после — и прочие. Все, кроме Юя. Мы-то сидели, повернувшись к Днестру, а он стоял к речке спиной, а лицом — к нам и к Рогской гряде. Он и увидел, и вскрикнул, как раз в тот момент, когда Белка летела с обрывистой кручи.

— Смотрите!..

— Смотрите!..

Южный Юй кричал и тыкал указательным пальцем куда-то вверх, на гряду.

Заруба кричал и тыкал указательным пальцем куда-то вниз, на реку.

Лида плыла на спине, струящейся белорыбицей, техничными махами рассекая коричневые буруны. Она и река, ничего больше мы не увидели. Но тут закричал Паромыч, Нора залаяла громко, неистово. Паромыч, вскочив на ноги, с плота тыкал рукою на реку, куда-то в другую от Белочки сторону.

— Смотрите… — уже не кричал, а негромко твердил Южный Юй.

По склону гряды, по еле заметной тропинке, которую ночью, по дороге в село, чудом преодолели сначала Ормо и Вара, потом Лида, а после Паромыч с Зарубой, к нашему пятачку спускались. Солнце било в глаза, толком не разглядишь. Тёмные силуэты, что-то сверкает в руках, человек шесть или семь, карабкаются по склону цепочкой, один за другим.

— Смотрите!.. — кричит Заруба и, как есть, в кедах, рубашке своей и штанах цвета хаки, прыгает в реку.

Теперь видим и мы. Мутно-бурые воды реки вспениваются бурунами, расходятся, как гигантская змейка-застёжка. Вспучиваясь, из краёв выпирает что-то тёмно-бурое, струится блеском вода, сквозь борозды наростов коричневое стекает, и чудовищно-странный рельеф с отливом блестит и чернеет.

Речное стекло распирает всё дальше и вширь, но вдруг смыкается, будто молнией хлопнув застёжку. Чудо-юдо нырнуло под воду. Огромное нечто стремительно шло правым рогом Днестра. Теперь не оставалось сомнений: его траектория замыкалась на беспечно сносимой течением Белке.

Заруба пытается плыть, но в одежде ему неудобно. Больше барахтается, а может, таков его замысел: брызгами привлечь на себя внимание монстра. Только тут вспоминаю, что он не умеет плавать. Я просто взбешён. Чёрт побери, неужели это чудище волнует меня одного? Остальные все смотрят в прямо противоположную сторону, как бандерлоги на Ка, пялятся на гряду.

— Агафон, у нас незваные гости… — произносит Кузенко и достаёт, как наган, из-за пазухи, свой секатор.

— Вижу… — тот отвечает, сжимая секатор в руке.

Цепь стала чётче: стрижки под ноль, плечистые, в спортивных костюмах, футболках и мастерках. Биты сверкают в руках.

— Держитесь за мной… — говорит Южный Юй и делает шаг от обрыва в сторону кручи.

Выступая вперёд, от края — к подножью гряды, он смотрит неотрывно на Вару, потом — снова на тех, кто спускается по склону. Слышна уже матерщина, под кроссовками осыпаются камни. Губы Юя шевелятся.

— Может, лучше сначала с ними поговорить… — отжимая собой Антонеллу к обрыву, говорит Агафон.

Южный Юй не отвечает. Он проходит медленно мимо, и ухо задевает концовка твердимого шёпотом: «…мя, грешнаго».

— Не о чем с ними нам говорить… — с веселой злостью отвечает Кузя.

Он держится следом за Юем, становится ближе к гряде, то и дело чикает секатором, будто бы перед чисткой. Обернувшись, бросает уверенно Варе:

— Чемоданчик… Давайте вниз с Антонеллой…

— Кузя, не указывай… — мягко, но неоспоримо произносит Вара. — Делай, что должно, Кузя… Делай, что должно…

Чемодан она, правда, берёт. В руке я сжимаю секатор. Ормин секатор. И тогда спроси, и сейчас пытай, ни за что бы не вспомнил, как он оказался у меня в руке. Сам его взял, или Вара дала. Бог весть…

Юй, молоток, занял толково позицию, вышел прямо к тропинке, там, где мордам не обойти ни сверху, ни снизу. Застыв, словно камень, он ждал их приближения, а рядом с ним Кузя. А морды уже отлично проглядывались, и по ним превосходно читалось, что они к нам спешат не беседы беседовать, и Кузя четырежды прав, и если с ними и говорить, то на