Рождественское чудо. Антология волшебных историй - Дарья Плещеева

тревоги впились в беззащитное сердечко. Быстро взглянув на разговаривающих слуг, потом на неприветливый слякотный двор, Ваня оттолкнулся от бадьи и, оскальзываясь на мокром снегу, бросился назад на кухню. Он ловко увернулся, поднырнув под серебряный поднос в руках слуги, обогнул неповоротливую гору в виде Бекбая-аги и с разбегу юркнул в полутемный проем на противоположном конце жаркой кухни. Преследуемый раскатистым басовитым окриком, мальчик промчался сквозь сумрачное помещение, заваленное сундуками и тюками, ориентируясь лишь на узкую полоску света из-за неплотно прикрытой двери. Заметить предательскую выщербину, коварно притаившуюся на земляном полу, он, конечно, не успел. Как и остановиться. И, взмахнув руками в поисках хоть какой-то опоры, вывалился в дверь, кубарем скатившись по крыльцу прямо под ноги людям и лошадям.

– Ох ты…

В голове звенели снежные вьюги. С трудом прорвавшись сквозь их гул, Ваня почувствовал, как его поднимают чьи-то сильные руки, и решился потихоньку открыть глаза. Перед ним возникло широкое круглое лицо, прячущее улыбку в окладистой бороде, а смех в голубых глазах.

– Что ж ты, малек, на ногах не держишься?

– Я… Я… – горло сжалось, не в силах ясно высказать то желание, что болью рвалось изнутри детского сердца.

– Русский?! – ахнул говоривший и поставил Ваню на землю. Придержав покачнувшегося мальчика, он стряхнул с русых волос прилипший грязный снег. – А как звать-то тебя?

– Ва…

Резкий толчок отбросил Ваню в сторону. Мир, сжавшийся до здесь и сейчас, снова начал быть, внезапно наполнившись людскими голосами, всхрапами коней возле Дворцовых ворот, звяканьем сбруи и чавканьем копыт по раскисшей грязи, запахом кожаных седел и касаниями холодного ветра. Втянувший голову в плечи и сжавший ладошки перед грудью, Ваня смотрел, как Казим-бей шипит, указывая на него пальцем.

– Это ясырь нашего величайшего хана! Какое дело тебе до него, посол?

Толмач быстро-быстро зашептал перевод на ухо вмиг нахмурившемуся бородачу. С другой стороны тихо придвинулся невысокий моложавый мужчина и чуть коснулся крепкого плеча.

– Пойдем, Василий Михалыч… Всех не отжалеешь.

Но тот резко дернул плечом, стряхивая касание. Глубокая задумчивая складка залегла между его косматых бровей.

– А как же закон есть, чтобы отпускать полон, как проживет положенные лета? Разве не так у вас? – возвысив голос, обратился он, глядя на ханскую свиту.

Выслушав перевод, Казим-бей сделал знак рукой, и один из воинов, крепко ухватив мальчика за руку, стал оттаскивать его от русских послов в сторону конюшен.

– Только всемилостивейший хан решает судьбу своих невольников, – насмешливо хмыкнул бей.

И Ваня вспомнил. Все вспомнил. Истошные крики взрослых, плач детей, черный дым над улицами южнорусского села и треск огня, пожирающего избы еще вчера по-своему счастливых семей. И маму, которая упала, прикрывая собой Порю.

И оттого так отчаянно взвился в серое небо звонкий детский крик «Ты обещала! Обещала!», обращенный к той, что молчаливой тенью стояла за спинами друзей.

Бесшумно госпожа скользнула к Василию, и снежная раскисшая грязь даже не позволила себе пристать к краю ее расшитого сарафана. Недрогнувшей ладонью женщина провела по кудрям могучего русского боярина, не шелохнув ни один волос.

– Я выкуплю невольника! Назови свою цену!

Вскинув голову, Василий твердо смотрел в темные глаза противника, где алчным блеском уже разгоралась заинтересованность.

* * *

Благовест. Один удар, второй, третий… Как от камня, брошенного в воду, летит под звездным небом от Ивана Великого колокольный звон, подхватываясь церквями златоглавой Москвы. Соборная площадь потихоньку заполняется народом. В Успенский собор вот-вот прибудет на торжественную рождественскую службу лета 7190 от Сотворения мира царь Федор Алексеевич.

Успев поздороваться со знакомыми и чинно перекреститься, к крыльцу собора подходит человек, сумевший привезти из Бахчисарая мир с ханом крымским и его турецким господином, Василий Михайлович Тяпкин, доверенное лицо царя. Сзади его сыновья и кое-кто из домочадцев. Уловив вдруг, как остановился и робко топчется перед величественным собором худенький белоголовый мальчик с шапкой в руке, боярин, улыбнувшись, призывно машет рукой.

– Пошли, Ванятка. Чего робеешь-то, не впервой же?

И мальчик, торопливо перекрестившись, радостно вспархивает по ступеням, не замечая направленного на него сквозь людей внимательного взгляда.

Стройная женская фигура, довольно покачав головой и тонким пальчиком смахнув снежинку с ресниц, бесшумно продолжает свой путь по Соборной площади. Кусачий рождественский мороз ей был нипочем, но, все же привычно кутаясь в теплую муфту и соболью шубку, Россия уверенно шла по своей светлице Москве. И все также в такт мыслям хозяйки покачивался синего цвета сарафан, а каблучки сапожек не оставляли следов на белом снегу.

Notes

1

Домашняя женская одежда XIX века, вроде халата.

2

Костюм для верховой езды, похожий на длинный жакет, шился в мужском стиле, с лацканами и манжетами.

3

Государственный заемный банк начал выдавать долгосрочные ссуды под залог имений с 1824 года. Но ради художественной необходимости автор взяла на себя смелость немного сдвинуть дату на описываемый в повести период.

4

Так в Российской Империи до конца XIX века называлась Крымская война.