Ужасы войны - Тим Каррэн

Это было нечто необъяснимое, далеко за пределами его собственного немалого опыта этих холмов и лощин и теней, что их населяли. А этот опыт насчитывал более сорока, а то и ближе к пятидесяти годам.

Иногда, закрывая глаза, он слышал не только вой ветра в деревьях и шепот снега, но и гром копыт призрачного бизона, который придет за ним в его последний час.

Может, я слишком стар для этой работы, - не раз думал он. - Может, мне пора найти себе кресло-качалку и крыльцо и коротать дни с другими старыми дураками.

Теперь он ехал далеко впереди колонны со своими разведчиками, вне себя от того, что произошло с черноногами. Конечно, он не был другом этого племени, но знал, кто они и что они, знал их обычаи и традиции и что эти обычаи требовали.

Майор Лайонс, похоже, этого не знал.

Охваченный, возможно, чувством вины, он пытался помочь женщинам черноногих, предлагая им лошадей, еду и помощь с их мертвыми и ранеными, но это было все равно что предложить Сатане распятие. Женщины не хотели помощи от белых дьяволов, совершивших такое преступление. Чем больше Лайонс старался, тем громче они кричали и выли. Ничто, кроме мучительной, медленной смерти самих солдат, не было бы для них приемлемо. Наконец, раздосадованный, Лайонс приказал своим людям ехать, оставив женщин в лощине.

- Они умрут там, - сказал он МакКомбу, - и я ничего не могу с этим поделать.

МакКомб хотел сказать, что можно было остановиться - но время ушло. Конечно, он не стал сыпать соль на рану. Иногда дети и дураки учатся, что плита горяча, только обжигая руки. Может, Лайонс что-то вынесет из этого, но, скорее всего, нет.

- Они не умрут, майор, если сами того не захотят, - сказал ему МакКомб, зная, насколько хитры и изобретательны черноногие.

Они выживут, и пока они живы, они будут тратить все свои силы на то, чтобы просить Великого Духа наказать белых преступников, что принесли смерть в их клан.

И, возможно, Великий Дух исполнит их просьбу.

Если нет, черноногие не преминут взять дело в свои руки.

Самая тяжелая встреча МакКомба с этим племенем случилась в 1848 году, когда он разведывал реку Ту-Медисин в Монтане в поисках бобров в разгар лета. Огромный гризли напал на него так быстро, что он не успел вытащить свой Хокенс. Медведь изодрал его своими смертоносными когтями, разорвав спину, ребра, плечи и руки. Он схватил его голову в пасть и подбросил. Судьба вмешалась, прежде чем зверь успел его сожрать. МакКомб скатился вниз по склону, через заросли терновника, в реку, где течение унесло его на милю вниз. Окровавленный и избитый, с одним ножом и лекарственной сумкой на поясе, он зашил свои рваные раны, как мог, с помощью кетгута и оленьей нити и начал мучительный шестидневный путь через кусты. Питаясь из луж и поедая корни и ягоды, с ранами, кишащими личинками, он наконец добрался до Кут-Бэнк-Крик.

И там его нашел отряд черноногих.

Милосердия не было. По неизвестным причинам они привели его в свой лагерь и избили до беспамятства. Затем его передали женщинам, которые привязали его к столбу и копались в его ранах палками, хлестали ивовыми ветками, пока он не потерял сознание. Ночью его отвязали и оставили лежать в грязи, возможно, думая, что он слишком слаб, чтобы сбежать. Но они ошиблись. До того, как утром начались новые мучения, МакКомб уполз из лагеря, добрался до реки и следовал вдоль нее несколько дней, пока не наткнулся на группу дружелюбных кроу, пробирающихся через земли черноногих.

Он до сих пор носил шрамы от того злого гризли и нежных забот черноногих. Он не питал к ним милосердия, но верил, что есть убийства необходимые и те, что не нужны.

Пять Волков ехал рядом на своем пегом коне, МакКомб вел их глубже в белую пустыню, его разведчики-осейджи искали следы впереди. Никогда еще он не видел эти горы такими безжизненными даже в мертвую зиму. Такая тишина была не только неестественной, но и жуткой. Ничто не шевелилось. Ничто не дышало. И его разведчики тоже это чувствовали. Неопытный белый не заметил бы этого, но МакКомб заметил, и это легло на него, как смертельный мороз.

Они ждали чего-то, как и он.

И, как он, не знали, какую форму это примет, только то, что это будет нечто, рожденное ужасом.

Пробираясь через лесистые холмы и снежные лощины, он чувствовал, как в нем нарастает страх, густой, как тростниковые заросли. Был страх понятный - мародеры-индейцы или голодные звери, - и был страх, который понять нельзя. Тот, что начинался как бледное семя в душе, питался тревогой и неизвестностью, пока не прорывался из каменистой, влажной почвы, заполняя разум черным садом разросшихся лоз, что душили разум и здравый смысл.

И с этим столкнулся МакКомб.

Он знал, что каждая миля приближает их к черному, бьющемуся сердцу того, что заставило черноногих бежать прямо под прицелы кавалеристов.

В зловещей тишине ветер стонал в пустых зарослях и засыпанных сугробами холмах, мертвые деревья торчали из снега, как надгробия и шпили. Живые тени, полные ползучей силы, текли вниз с высоких органных труб. Что-то древнее и пагубное существовало здесь, и МакКомб с его разведчиками чувствовали, как оно сгущается, словно паутина, смыкается вокруг них, как темный кулак, жаждущий выжать дыхание из их глоток.

МакКомб и Пять Волков спустились по склону на дно долины. Все было укрыто толстым снежным покрывалом. Камни, деревья - все вылеплено белым. Снежинки кружились в воздухе, одинокий, холодный ветер поднимал сугробы, создавая вихри. Осейджи были впереди. Копыта мерина МакКомба осторожно пробивали снежную корку, его дыхание вырывалось белыми облаками.

Поднимаясь на поросший соснами холм, они заметили, что снег потревожен следами множества лошадей. Разведчики проверили их и сказали, что это следы индейских коней, неподкованных. Следы солдатских лошадей всегда были подкованными.

- Здесь прошeл боевой отряд, - сказал Пять Волков.

- Ага. И у меня чувство, что они прошли прямо через Тига и его парней, - сказал МакКомб. - Будет удачей,