Картонные стены - Елизарова Полина

В начале беседы она намеревалась рассказать Жанне про Алинин дневник, хотела раскрыть ей почти все имевшиеся у нее на руках карты, но, видя, в какой шок повергли Жанку ее слова, Самоварова поняла, что сейчас это будет не только лишним, но даже опасным.

Брусчатые настилы, разбросанные по участку, затрещали под тяжестью чьих-то шагов.

Раздвинулись кусты, и перед ними явилась женщина с волосами, выкрашенными в цвет слабо разведенной марганцовки.

45

Андрей избегает меня.

Я чувствую, его раздражает почти любая моя фраза, любой невинный вопрос.

Единственная тема, которую он все еще поддерживает, – наш сын, да и то если мне необходимо обсудить с ним что-то по существу.

Единственный контакт с ним, на который я все еще могу рассчитывать, – сексуальная близость.

Все остальное пространство вокруг него давно занято проблемами по работе, движением денег и снова проблемами. Я знаю, сейчас у него сложный период в бизнесе, но нельзя же со мной как с вещью…

Давай-ка порассуждаем о правде.

Не какой-то абстрактной, а о правде сосуществования самых родных друг другу людей: мужчины, женщины и их ребенка.

Правда и презрение – два слова на одну букву, похожую на виселицу.

Мать, при всем том, что ты о ней уже знаешь, имела только одну понятную мне цель – сохранить семью и часто кричала, что делает это ради меня.

А то, что я с раннего детства задыхалась от их несчастливости, – это, похоже, не приходило в голову ни ей, ни отцу.

Потому что ребенок – это как бы не полноценная личность, это атрибут.

Иллюстрация того, что у мужа и жены все в порядке с детородной функцией, что жизнь, просочившаяся сквозь пальцы, прожита вроде бы не напрасно. А еще ребенок – это часто повод для гордости: вот, посмотрите, как он/она играет на фортепьяно или цитирует в восемь лет Толстого, или играет в хоккей, рисует и поет.

А то, что ребенок как никто другой чувствует царапающую фальшь, что он не понимает, почему взрослые рассказывают ему о каком-то прекрасном мире, который сами даже не сумели подглядеть в окно, – это в расчет не берется.

Когда мать была «в себе», я время от времени неловко и неумело пыталась сказать ей о том, что меня сильно ранит их пьянство и бесконечные скандалы.

В ответ она недоуменно вскидывала брови и окатывала меня презрительным взглядом, вопящим о том, что именно моя неуместная и никому не нужная правда представляет угрозу для нашей семьи.

Отец же, отведя глаза, старался перевести разговор на другую тему.

«Ты, главное, учись хорошо, и будет тебе счастье», – вот что я слышала чаще всего, когда пыталась с кем-то из них поговорить.

Пожалуй, эта расхожая установка цепко объединяет детей алкоголиков и неудачников, изменщиков и бытовых психопатов.

Я и старалась учиться хорошо.

А в пубертатном возрасте, в одиночку борясь с выбросом гормонов, прыщами и жуткими комплексами, стала родителем своим собственным родителям, которых надо было то мирить, то проучивать угрюмым молчанием, а еще не шуметь, чтобы они иногда высыпались, и часто мыть в пропахшей перегаром и никотином квартире пол.

На сегодня все. У меня трясутся руки и слезятся на солнце глаза. Надо собраться в магазин за едой, у Тошки закончились йогурт и хлопья. Возьму с собой Жанку. Она будет нести всю дорогу свою фигню – но мне станет полегче.

46

Внезапное появление женщины, больше похожей на клоуна, приодевшегося в модельную одежду от креативно, но неудачно мыслящего дизайнера, было столь неожиданным, что обе женщины, сидевшие на лавке, вздрогнули.

– О, хоть кто-то нашелся! – у той был ожидаемо низкий, почти мужской голос.

– Боже, Жасмин, ну ты и напугала! – поморщилась Жанка. Она была не рада этой встрече. – И каким ты ветром здесь?

– Так, была неподалеку. Вы в курсе, что у вас калитка не заперта? Почему нормальные ворота до сих пор не поставили? Я Алине давно уже дала телефон фирмы, которая быстро и за недорого сможет их сделать.

– Так замоталась она… Сидим, вот, Жасмин, вдыхаем аромат жасмина, – вяло пошутила распоряжайка, но никто, включая ее саму, даже не улыбнулся.

– Я с Алиной Евгеньевной в прошлый понедельник договорилась о встрече. Должна была подъехать к вам насчет зонирования участка. Но она выпала из эфира. Я с понедельника звоню и пишу – телефон вырублен. В пятницу Андрею набрала, он сбросил.

Самоварова и Жанка молчали.

– Ну и что у вас тут происходит?

Распоряжайка вопросительно взглянула на Варвару Сергеевну – «мол, опять наврать про санаторий или как?»

– Жанночка, у меня к тебе большая просьба, – нашлась Самоварова, – ты не могла бы организовать нам кофейку?

– Я бы не отказалась, – нимало не стесняясь, тут же откликнулась Жасмин и с нескрываемой усмешкой в глазах, веки которых были густо намазаны зелеными тенями, уставилась на распоряжайку.

Жанка мигом смекнула, что Варвара Сергеевна ее выпроваживает, дабы остаться с дизайнершей наедине.

– Блин, всю задницу отсидела! – Не глядя на гостью, она нехотя приподнялась с лавки. – Тебе небось с сахаром и со сливками? – бросила через плечо.

– А у тебя прекрасная память, – язвительно заметила деваха.

Когда Жанна покинула курилку, Варвара Сергеевна представилась гостье и сразу сказала о том, что она – бывший следователь.

В ответ Жасмин, присев рядом, печально ухмыльнулась своими красно-фиолетовыми, жирно обведенными карандашом губами:

– Знаете, я чего-то подобного ожидала… И где же Алина?

– Мы пока не знаем.

– Только не говорите, что муж запер ее в дурку!

– С чего бы? – насторожилась Самоварова.

Жасмин тянула с ответом. Она с минуту копошилась в своей мешковатой, в фиолетовых пупырышках сумке.

– Хотите? – деваха протянула ей пачку крепких мужских сигарилл.

Варвара Сергеевна с интересом покрутила пачку в руках.

– Не видела таких.

– Оригинальные. Подруга из Доминиканы вернулась, подогнала.

– Спасибо. Боюсь, они крепковаты для меня. Я к своим самокруткам привыкла, – и достала из кармана зеленый портсигар.

– Дайте-ка погляжу! Стильно. Алина иногда любит мои сигариллки со мной за компанию покурить.

– Разве она курит?

– Редко. Андрей терпеть не может запах табака, – все с той же едва скрываемой насмешкой в голосе заметила Жасмин. – Она даже флакон духов в машине возила: несколько затяжек сделает, а потом опрыскивается с ног до головы, чтобы он не учуял.

– И чем же вам так не нравится Андрей?

– С чего вы взяли, что он мне не нравится? Вообще-то он мне деньги платит, – отрезала дизайнерша.

– И все же?

– Давайте вы мне лучше расскажете, что здесь все-таки происходит.

У Жасмин было умное и недоброе лицо. Носогубные складки четко очерченными, глубокими линиями упирались в тонковатые от природы губы, а уголки глаз, словно у пожившей у плохих хозяев и затаившей обиду собаки, хотя Жасмин вряд ли было больше сорока, уже заметно опустились. Зато одежда и обувь – яркая кофта-размахайка, широкие укороченные полосатые брюки и кожаные, специально состаренные тупоносые ботинки – были отличного качества. Так одевалась особая каста модниц – женщин, которые свои комфорт и индивидуальность ставят в укор другим: разнаряженным в узкие платья и шкандыбающим на неудобных каблуках мужским игрушкам.

– Хозяйки нет дома с понедельника, – не став кружить вокруг да около, ответила Самоварова. – И записки она не оставила. Это все.

– И вы здесь в качестве следователя?

– И да и нет. Мой гражданский муж – давнишний друг Андрея.

– А у Андрея Андреевича, оказывается, есть друзья?

– Как вы могли бы охарактеризовать Алину в одном предложении? – вместо ответа спросила она.

– Да как можно охарактеризовать человека, находящегося в глубокой депрессии? – наконец без насмешки то ли спросила, то ли констатировала факт дизайнерша.