Студент богословия - Майкл Циско

— все, что у него есть! Он раздевается, так быстро, как может, раскачиваясь в гамаке, швыряет вещи в кучу у ног. Роняет носок, но с удивительной ловкостью подхватывает его и бросает в гамак. Обнаженный, замирает, разглядывая руки, ноги, ступни — все тело словно в пудре. Пигмент, будто под кожей у него мука, белый, как воск, покрытый минеральным маслом, стекающим с пальцев, капающим в глаза, отчего их начинает щипать. Волосы на его голове тоже кажутся скользкими от масла, волос на теле у него нет. Смущенный и дрожащий от холода, он садится в гамаке, обхватив колени руками. Налетает ветер, и он делает еще одно открытие. Что-то у него на спине. Что с ним происходит?

Ветер дышит в спину, очерчивая его силуэт. Что-то в нем изменилось. Он вытягивает руку и проводит ладонью по влажной коже, ощупывая глубокие трещины и гребни. Оборачивается и видит свое призрачное отражение в окне. Три огромных плавника спускаются по обеим сторонам его позвоночника, разверзаются, выдаваясь вперед, словно жабры. Белая кожа туго обтягивает мощные изгибы — щели на коже и мышцы, вздымающиеся на веерах хрящей. Он горбится, сжимает руками голову, тяжело дыша и трепеща — отверстия на спине кошмарно подергиваются. Он задерживает дыхание. Жабры влажно вздыхают, втягивая воздух и выпуская его сквозь меньшие щели у него по бокам. Он зажмуривается и прижимает руку ко рту, полному полупрозрачных зубов, светящихся синих и красных сосудов и мерцающих серебряных нервов.

Сгорбившись, он замирает. Боится лечь и смять жабры. Охваченный страхом, он задыхается, его грудь отказывается подниматься. Щели на спине судорожно распахиваются, холодный ночной воздух врывается внутрь и выплескивается из маленьких отверстий по бокам. Порывы ветра все быстрее пронзают его, меж тем как он пытается вдохнуть, становятся все сильней, пока давление не выталкивает его из гамака. Ноги распрямляются. Он поднимается в небо в потоках ночного ветра. Под ним простирается город, студент богословия летит над его огнями и поднимается выше, ныряя в океан бледного света, окрашивающего дно облаков. Он летит вверх. Вытянутые вдоль тела руки сводит от напряжения и ужаса.

Кажется, он в любую секунду может рухнуть на землю. Тонкий и прямой, словно белая стрела, он устремляется к облакам. Небосвод — недвижный, тускло-серебряный — отказывается приближаться. Студент богословия рвется к нему изо всех сил, пронзает тучи, летит к сердцу неба. Ветер струится по его коже, масло ручейками течет по бокам и спине. Он моргает, чтобы очистить глаза. Отчаянным усилием выталкивает себя вверх, едва понимая, что делает. Все бледнеет, его сознание меркнет. Через несколько секунд он вспоминает, что летит, — это потрясает и едва не выбрасывает его за край неба.

Наконец, после беспрерывного напряжения, мгла смыкается вокруг, словно завеса воды, суля покой. Он сдерживал дыхание, а теперь позволяет вздоху исчезнуть во влажном тумане. Снизу к нему подплывает облако, и он падает на колени, извергая прозрачное сладкое желе — топливо для полета.

Призрачное сияние, освещающее облачный пейзаж, — грозовой фронт над пиком горного хребта, простирающегося южнее. Тонкие, сотканные из мглы деревья замерли по берегам туманных ручьев. На вершине ближайшего холма, закутавшись в белые одеяла, спит мистер Вудвинд с белым венком на челе. Мисс Вудвинд появляется из-за дерева. Она подходит ближе — ветерок приносит запах ее духов.

— Он спит, — мягко говорит она и поднимает брови. Из-за туч выходит луна. Черты мисс Вудвинд размываются с каждым шагом, волосы обрамляют смутное, мерцающее лицо — легкий ветер колеблет пряди, обдает студента богословия ее белым дыханием.

♦ ♦ ♦

Хрюкач по фамилии Хаусхолдер и хохотун Бландингс сидят на корточках в углу кабинета. Туфлями в руках они пытаются прибить крысу. Эти двое охотились весь день, смеясь собственным шуткам и выпивая. Оллимер вздрогнул, стоило студенту богословия показаться на пороге. Он все еще не отрывает глаз от бумаг, медно-рыжая голова качается — от тетради к словарю и обратно. Хаусхолдер находит новую забаву — набирает в рот чернил и оплевывает стены. Хохотун тянется к своей бутылочке, когда

в кабинет вплывает мисс Вудвинд. Указывает на Хаусхолдера и улыбается. Тот хлопает хохотуна по спине и, поставив бутылочку с чернилами на стол, следует за ней. У двери оборачивается и ухмыляется. Его зубы испачканы чернилами. Хохотун возвращается на место, улыбаясь и качая головой. День проходит.

Студент богословия заканчивает работу и через двадцать минут покидает офис. Не проходит и квартала, как его догоняет озирающийся по сторонам Оллимер.

— Вчера нас прервали. Мне нужно с тобой поговорить.

Студент богословия идет дальше, не глядя на него.

— Я начал винить себя, едва мы расстались. Надо было

предупредить тебя о машинах сразу, как только ты сказал, что учился в Семинарии.

— Почему ты этого не сделал? Решил, что мне лучше узнать самому?

— Нет! Я думал, ты и так о них знаешь, думал, тебе рассказали о машинах прежде, чем отправить в город.

— С чего ты взял?

— Извини. Я же сказал, что должен был тебя предупредить. — Оллимер с жалобным видом трогает студента богословия за рукав. — Теперь ты меня выслушаешь?

Студент богословия продолжает идти, опустив голову, потом кивает. Моргает, словно впервые замечает Оллимера.

Оллимер засовывает руки в карманы.

— …Никогда раньше не видел семинариста. Наверное, это очень увлекательно? Ты обладаешь особыми знаниями?

Звон стекла разносится по переулку, Оллимер вздрагивает и оборачивается… но это всего лишь мальчишка-посыльный — оступился и разбил вазу. Оллимер решает не обращать внимания. Потом медленно поворачивается к студенту богословия.

— Это ведь не ты, да? — спрашивает он, указывая на мальчика, собирающего осколки у них за спиной.

— Совпадение, — только и говорит студент богословия. Пожимает плечами, отворачивается и идет к площади. Оллимер следует за ним. Оба молчат.

Площадь пуста. Шелест голосов у ее стен, лепет фонтана на гладкой черной мостовой, их шаги и ветер, играющий полами пальто, — единственные звуки.

Оллимер преграждает ему путь.

— Слушай, пойдем к моей тетке… Я хочу тебе кое-что показать.

— Нужно вернуться.

— Вудвинду плевать… пожалуйста.

Они пересекают площадь, проталкиваются мимо торговцев Стеклянной улицы, ныряют в боковой переулок, слишком узкий, чтобы идти бок о бок.

— Там