Страшные истории для бессонной ночи - Лилия Белая

смог подняться на ноги. Он горячо поблагодарил госпожу, которая столь долгое время заботилась о нем. Графиня тепло поприветствовала барона фон Баренхафта и долго с ним беседовала, расспрашивая о его родине и о Святой земле. Он многое рассказал ей, умолчав лишь о своей возлюбленной и о печальной ее судьбе, поскольку сама мысль об этом терзала его сердце по-прежнему. Вскоре вошедший слуга доложил, что столы в зале накрыты и все готово к обеду. Баренхафт и графиня Соль направились в залу, где уже собрались рыцари и дамы. Графиня отвела барону самое почетное место подле себя. Асбар ел и пил очень мало. Воспоминания о минувших днях нахлынули на него, и он, разглядывая собравшихся, грустил о пирах прошлых лет, когда сидел рядом с госпожой Алейсейн. Печалился он и о своих друзьях, большинство из которых покоились теперь кто на дне морском, кто под песками пустыни, кто в Святой земле. Блуждая взором по лицам собравшихся за трапезой, он вдруг заметил прекрасного юношу, который, как и барон, рассеянно озирал глазами общество за столом. Он был смугл и темноволос. Темно-карие глаза его, окаймленные длинными ресницами, глядели задумчиво и печально. Совершенные черты лица говорили о нем как об отпрыске знатного рода, но платье его печалилось о том, что он небогат.

Фон Баренхафт обратился к графине, дабы узнать, кто этот юноша. В ответ она сказала, что это трубадур, который гостит в замке со вчерашнего дня, и что после обеда он обещал исполнить свою новую песню. В первый раз Асбару, любителю пиров и застольных бесед, обед показался бесконечно длинным. Но вот все встали из-за стола, перешли в другую залу, где были расставлены кресла. Певец поклонился зрителям и, настроив лютню, заиграл и запел. Необычное волнение охватило барона. Сердце его забилось так, что медальон, с которым он никогда не расставался, задрожал на его груди.

— Вы не учли того, что я рассказал вам, — вставил семинарист. — Медальон задрожал оттого, что душа госпожи Алейсейн была взбудоражена и зачарована песней трубадура.

— Возможно, — сухо ответил Ааскафер. — Но я рассказываю эту историю такой, какой слышал ее из уст самого барона Баренхафта.

Помолчав немного, он продолжил:

— Асбар слушал по-юношески нежный голос, стихи, написанные темным стилем, и в душе его воскресала прежняя любовь. Он забыл о смерти, забыл о своей скорби, и прекрасные звуки наполнили его сердце радостью и блаженством. Певец умолк, и когда барон оглядел слушателей, то заметил, что суровые лица рыцарей посветлели, дамы улыбнулись своим тайным мечтам, а глаза их засияли. На молодого трубадура бросали немало благосклонных взглядов из-под темных пушистых ресниц. По просьбе графини он спел еще несколько песен, и она щедро наградила его, подарив прекрасный подбитый мехом плащ. Под вечер все разошлись, и фон Баренхафт ушел в свои покои. Он еще не окреп после болезни, и ноги еле держали его. В изнеможении упал он на постель, но волнение не проходило. Медальон на груди продолжал дрожать, барон накрыл его рукой. Золото до того нагрелось от внутреннего жара, коим рыцарь был терзаем последние часы, что жгло кожу.

Кинув взгляд на семинариста, Ааскафер добавил:

— Если верить тому, что вы сказали мне, то причина этого станет ясна.

Студент по-прежнему прятал лицо под капюшоном. Но от меня не ускользнуло, что юнец при этом усмехнулся едва заметно, одними губами.

— Ах, эти трубадуры, что они делают со своими прекрасными слушательницами! — с притворным осуждением заговорил он. — Темный стиль их канцон — настоящая любовная магия! Слова подогнаны друг к другу так сладостно, двусмысленности и тайные символы в стихах под аккомпанемент волнующей музыки исподволь пленяют души девушек-невест и замужних дам, заставляют алкать нежной страсти, забыв о долге и благочестии. Это и произошло с госпожой Алейсейн, когда она слушала юного трубадура. С тех пор она желала неотступно следовать за тем, кто сулил ей блаженство беспечной любви, не отягощенной узами и невзгодами, любви освобождающей, юной, вечной… Совсем не той, что мог ей предложить мужлан Баренхафт!

Смущенный этой грубостью, я отвернулся от наглеца.

Ааскафер молчал. Видимо, примерял слова семинариста к своему рассказу, а потом снова заговорил:

— Это ваши измышления. А моя история правдива. Вот что было дальше. Барон поднялся и вышел из своей комнаты. Некоторое время он бродил по замку, покуда не повстречался с певцом. Юноша учтиво поклонился и хотел пройти дальше, но барон задержал его.

«Ты прекрасно пел сегодня. Ты обладаешь и талантом, и знанием, и мастерством и, конечно, добьешься большой славы на состязаниях певцов. Твоя песня проникла мне в сердце, которое уже долгое время сковано броней печали. Вот, возьми!» — с этими словами барон снял с руки и отдал трубадуру перстень, лучший из тех, что привез с Востока. Юноша поблагодарил рыцаря и, поклонившись, ушел, а барон еще долго стоял, прислонившись к холодным камням стены, и испытывал неизъяснимое блаженство.

С того дня барон всегда присутствовал на обедах и всегда присоединялся к рыцарям и дамам, когда те рассаживались вкруг, чтобы послушать трубадура. Барон Асбар подносил певцу самые щедрые подарки, и юноша вскоре привязался к своему благодетелю, а Асбар чувствовал себя спокойным и счастливым лишь в его присутствии. Это рождало в бароне странные мысли, что он не волен в своих чувствах, что некая сила подчинила его. Объяснить происходящее он не мог, противостоять этой силе — тоже.

Так прошло несколько недель. Однажды, когда барон одевался, чтобы выйти к обеду и увидеть своего любимца, тот сам появился в дверях его комнаты. От столь внезапного визита в глазах Асбара фон Баренхафта помутилось, и вместо юных и совершенных черт певца ему привиделся черный лик сатаны. Видя, как рыцарь отшатнулся от него, юноша, испугавшись, ушел, а барон отослал слуг и, опустившись на колени перед распятием, стал молиться об искуплении грехов. Затем решил поскорее уехать из замка.

Через несколько часов он был готов к отъезду и пошел поблагодарить графиню за щедрость и гостеприимство. Но едва он спустился с лестницы, ведущей в залу, как услышал знакомый голос, нежно и печально звучавший под сводами. Замерев на месте, барон слушал новую песню и чувствовал, что силы опять оставляют его и уехать невозможно.

Но вот певец умолк, и Асбар, опираясь на руку подоспевшего слуги, сошел вниз. Он был бледен, как только что выбеленный холст, и дамы, которые ухаживали за ним во время болезни, испугавшись, всплеснули руками. Барон немного ободрился и подошел к графине. В самых благородных и изысканных выражениях поблагодарил рыцарь прекрасную хозяйку и попросил дать ему