Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

вдобавок любителя азартных игр. Мой предок Хью Верралл вечер за вечером являлся сюда и обирал Гарта за карточным столом. У Гарта была единственная дочь, естественно, наследница усадьбы; Хью подкатывал к ней, имея намерение жениться, но быстро понял, что этот номер у него не пройдет. Тогда он сменил тактику. Ничего нового он не придумал, все вышло по шаблону: Фрэнсис Гарт, который уже задолжал моему предку около тридцати тысяч фунтов, поставил на кон усадьбу против этого долга, проиграл и потерял и деньги, и дом, и землю. Шуму тогда было много; судачили и об игральных костях с грузиками, и о крапленых картах, но доказать ничего не сумели. Хью выставил Фрэнсиса вон и завладел поместьем. Фрэнсис прожил еще несколько лет – его пустили в коттедж батрака; по вечерам вот по этой тропе бедняга добредал до своего бывшего дома, останавливался под окнами и проклинал новых обитателей. Когда Фрэнсис умер, в доме объявился призрак; ну а потом исчез и он.

– А может, не исчез; может, он силы копит? – предположил я. – Хочет вернуться во всей своей призрачной мощи, потому что нельзя такому особняку без собственного привидения.

– Увы, нет никаких следов Фрэнсиса Гарта, – вздохнул Хью. – Точнее, один след – следочек – имеется; но, право, такой слабенький, что и говорить о нем неловко.

– Очень даже ловко, – обрадовался я. – Выкладывай.

Вместо ответа Хью указал на фронтон над парадной дверью. Под ним, в треугольнике под кровлей, я увидел большой квадратный камень, определенно гораздо более древний, нежели остальные камни фасада. Камень этот резко выделялся на общем фоне, ибо его шероховатая поверхность носила следы резьбы – еще можно было различить геральдический щит, даром что герб, сей щит украшавший, стерся полностью.

– Сам знаю, что глупо, – заговорил Хью, – а только мой отец помнит, как сюда поместили этот камень. Это сделал отец его отца; на щите был вырезан наш герб – но ты видишь только очертания щита, не так ли? Странно вот что: камень добыт здесь же, как и все плиты, из которых выстроен дом; но едва его сюда поместили, как он начал разрушаться, и в какие-нибудь десять лет наш герб полностью исчез. Другие камни, заметь, прекрасно сохранились; им время нипочем.

Я рассмеялся.

– Да ведь это работа Фрэнсиса Гарта! Есть еще силёнка в старом обормоте!

– Иногда и мне так кажется, – кивнул Хью. – Правда, я ни разу не видел здесь ничего хоть каким-то боком относящегося к привидениям и ни о чем таком не слышал – но я постоянно чувствую нечто; мне кажется, будто за мной наблюдают, будто некая сущность чего-то терпеливо ждет. Она никак себя не проявляет – но она рядом.

Хью еще не закончил свою речь, когда я уловил намек на присутствие этой самой сущности – зловещей, пагубной. Впрочем, впечатление было мимолетнейшее – чуть явив себя, сущность сгинула, и снова все задышало дивной прелестью и дружелюбием; поистине, решил я, если и есть где обитель покоя, как его понимали в старину, то она здесь, в Гарт-плейс.

Мы с Хью зажили превосходно. Нас давно связывала искренняя дружба; между нами не возникало недопониманий, мы говорили, когда чувствовали к тому расположение, а если беседа наша прерывалась, то тишина, отнюдь не напряженная, длилась ровно до тех пор, пока либо Хью, либо я не нарушал ее самым естественным образом. Каждое утро мы часа по три сидели над учебниками, но к обеду занятия наши бывали окончены, книги отложены до завтра, и мы отправлялись на море – купаться. Путь наш лежал через низменность, затопляемую приливами; или же мы бродили по лесу, или играли в шары на лужайке за домом. Зной разнеживал нас; мы, временные обитатели долины, защищенной холмами, уже и не помнили, каково это – чувствовать себя энергичными. Впрочем, как отец Хью и утверждал, такое состояние было характерно для каждого, кто поселился в Гарт-плейс: хороший аппетит, крепкий сон и полное здравие при отсутствии желаний, стремлений и порывов. Мы уподобились лотофагам, забыли о тревогах и отдались плавному потоку дней и ночей. Мы не раскаивались в своей лености, нас не мучила совесть; мы испытывали довольство жизнью сродни кошачьему, и самый дух Гарт-плейс безмолвно одобрял нас за это. Но, по мере того как шло время, я все яснее отдавал себе отчет в следующем: за нами обоими идет наблюдение, и чем дальше, тем острее мы сознаем незримое присутствие некой сущности.

Так минула неделя или около того; в очередной знойный, безветренный день мы отправились к морю, чтобы наскоро искупаться перед ужином, хотя по всем признакам близился шторм. Он грянул скорее, чем мы думали, – до дому оставалось не меньше мили, когда при полном безветрии на нас обрушился ливень. Тучи заволокли небо, создав эффект поздних сумерек; к тому времени, как мы с Хью ступили на тропу, что бежала параллельно ручью, видному из фасадных окон, мы оба были мокры до последней нитки. Перед нами маячил мостик; на нем я увидел мужскую фигуру и невольно задумался, что вынуждает этого человека стоять под проливным дождем, почему он не ищет укрытия. Стоял же он неподвижно, вперив взор в фасад особняка; проходя мимо, я пристально взглянул ему в лицо и тотчас понял, что оно мне откуда-то знакомо – вот только откуда? Где я мог его видеть? Увы, память не давала подсказок. Мужчина был не молод и не стар; я видел его лицо в профиль, и оно, чисто выбритое, смуглое, костистое, потрясло меня выражением злобы. Однако, рассудил я, всякий волен стоять под дождем и таращиться на особняк; мне до этого дела быть не должно. Впрочем, удалившись от незнакомца шагов на двенадцать, я все-таки шепнул Хью:

– Интересно, что здесь понадобилось этому субъекту?

– Какому еще субъекту? – удивился Хью.

– Да вон тому, который застыл на мостике; мы только что прошли мимо него, – пояснил я.

Хью оглянулся.

– Там же никого нет.

Действительно, незнакомец словно испарился, причем за считаные секунды; едва ли темнота, пусть и такая густая, могла скрыть его так быстро. Тогда-то мне впервые и подумалось, что вовсе не человеку из плоти и крови я глядел в лицо.

Хью между тем указал на тропу, с которой мы только что сошли, и произнес:

– И впрямь там кто-то есть. Странно, что я не заметил этого типа, когда мы проходили мимо. Впрочем, если ему нравится мокнуть – это его дело.

Мы поспешно вошли в дом; переодеваясь, я усиленно вспоминал, где же мог встречать прежде это худое смуглое лицо. Я был уверен, что пересекся с незнакомцем совсем недавно и что еще тогда он меня заинтересовал. И разгадка явилась. Я видел этого человека не живьем –