Гули - Эдвард Ли

- О, я понимаю, - сказал Курт. - Она порвала с тобой. Что ж, позволь мне кое-что тебе сказать. Ни одна девушка не стоит того, чтобы из-за нее сломаться, и мне все равно, кто она.

Глен снова слегка улыбнулся.

- Я еще не сломался, - сказал он. - И нет, она меня не бросила. Я знаю, что она скоро меня бросит - готов поспорить на что угодно, - но дело не в этом. Черт возьми, меня и раньше бросали, много раз. Какое-то время все было серо, немного грустно, но, в конце концов, ты всегда это преодолеваешь, ты всегда двигаешься дальше. Иногда я думаю, что мужчины появились на свет только для того, чтобы женщины издевались над ними. Все дело в территории. Женщины, чертовы женщины, они все дьяволы внутри, но ты все равно их любишь.

- Твой энтузиазм вдохновляет, - сказал Курт. Но это было несправедливо. Пиво явно выбило Глена из колеи. - Если она тебя не бросала, - спросил Курт, - тогда что же произошло?

- Я в трудном положении. Я не знаю, что делать.

- В чем именно дело?

- Что мне нужно знать, - сказал Глен, - так это то, как ты скажешь девушке, которую любишь, что ей нужно сходить к психиатру?

Теперь Курт был совершенно сбит с толку.

- Это сложно, я признаю это. Но почему ты думаешь, что ей нужна такая помощь?

- Я люблю эту девушку, я знаю ее вдоль и поперек. Я не могу сказать тебе, кто она - тебе просто придется поверить мне на слово. Она, наверное, самый рациональный человек, которого я когда-либо встречал, и она очень, очень умная.... И сегодня утром она сказала мне самую безумную вещь, которую я когда-либо слышал в своей жизни.

- И что? Что она тебе сказала?

Внезапно у Глена сделался такой вид, будто он смотрит вдаль, на тысячу ярдов.

- Что-то безумное, - сказал он. - Что-то невозможное. И хуже всего то, что я сам начинаю в это верить.

ГЛАВА 23

На твоем лице появляется улыбка, похожая на порез, неужели ты так легко забыл своих погибших друзей? Ты кладешь портфель на колени, открываешь его...

И поворачиваешься, сверкая едкими глазами:

- Что это за дерьмо, ты, ублюдок? Я из кожи вон лез ради тебя, а теперь ты собираешься меня подставить?

В портфеле были не деньги, а старые номера "Военного времени", несколько арабских газет и несколько последних номеров британского журнала "Пентхаус".

Теперь полковник держит свой М3 на уровне груди, направляя тупой восьмидюймовый ствол тебе в сердце.

- Мне жаль, сержант, - говорит он. - Мне очень, очень жаль, но чтобы это сработало, никто не должен знать, абсолютно никто. Даже ты.

И прежде чем ты успеваешь возразить или даже пошевелиться, полковник нажимает на спусковой крючок, и десять пуль 45-го калибра попадают тебе в грудь и буквально вышибают тебя из джипа, удар выбивает воздух из твоих легких, как будто тебя только что ударили в грудь железнодорожной шпалой. Ты слышишь, как хрустят твои ребра, и гул, похожий на звук камертона, сначала отдаленный, но затем внезапно такой громкий, что кажется, будто твоя голова вот-вот расколется, и вот ты лежишь на спине, согнув ноги и раскинув руки, ты поднимаешь голову и видишь, как джип уезжает в прохладную хрустальную ночь, а затем ты это крошечная фигурка, стремительно падающая сквозь дюжину слоев черноты с адской скоростью, как в кошмарном сне, когда тебя выбрасывают из самолета без парашюта. Ты чувствуешь, что теряешь сознание, плывя по бескрайней местности из пыли, дыма и небытия. Ты теряешь сознание.

Время идет, но ты не можешь знать, как много его осталось, единственное, что ты можешь измерить, - это твердая, безмолвная чернота.

В какой-то момент тебе приходит в голову, что ты умер.

Но затем сознание постепенно возвращается к тебе, и ты садишься и обнаруживаешь, что ты цел и невредим, твоя грудь разрывается от боли; из-за тупых ранений от пуль больно даже дышать, но, несмотря на это, ты улыбаешься, благодарный за то, что так легко обманул смерть, надев бронежилет - ты обязан своей жизнью этому жилету, если бы ты его не надел, то был бы мертв.

Ты поднимаешься на ноги и начинаешь идти, сначала с трудом, но затем с растущей уверенностью, в конце концов твой шаг обретает устойчивый ритм; шок от того, что тебя подстрелили, но ты остался жив, вскоре проходит, и твоя боль почти сходит на нет, когда ты начинаешь осознавать глубину своей ярости.

Сейчас ты можешь думать только о полковнике.

Полковник.

Он с самого начала намеревался убить тебя, и морских пехотинцев тоже, если бы они выжили, но почему-то в это поверить труднее, чем в сам план, гули были реальны, это миф, выкованный веками, но тебе все равно, тебе сейчас ни до чего нет дела, кроме полковника.

Тебе не терпится увидеть его лицо.

Мысль об убийстве тебе не по душе. Хотя ты убил много людей на войне, ты никогда не совершал убийств, но ты не убьешь полковника, как бы сильно он этого ни заслуживал. Хотя ты вполне можешь заставить его пожалеть о смерти.

Проводить его в аэропорту должно быть легко, но ты должен поторопиться, ты идешь быстрее, тверже - вскоре ты уже несешься по пустынной дороге, твои чувства сосредоточены только на мести, и тебя настолько охватывает злоба, что мысль о том, что за тобой могут следить, даже не приходит тебе в голову, и почему это? Как ты мог позволить одному человеку заставить тебя забыть все, чему ты научился?

Но за тобой следят.

Тебя преследуют.

И когда твой преследователь нападает, это происходит с такой скоростью, что ты не успеваешь среагировать.

Позади тебя мелькает размытое пятно, не слышно ни звука, внезапно тебя отбрасывает назад и прижимает к земле фигура, которая лишь отдаленно напоминает человеческую, холодная скользкая рука прижимает твое лицо, как будто хочет прижать твой череп к дороге, между пальцами ты видишь черты чудовища, черты, которые, к счастью, стали нечеткими из-за шока и боли. Темнота, твой пистолет лежит в джипе, о котором ты вспоминаешь, и ты достаешь нож, но не раньше, чем другая, похожая