Возлюбленная распутника - Виктория Анатольевна Воронина
Вдоволь налюбовавшись изображением Альфреда Эшби, Мейбелл вышла в сад. Обычной ее обязанностью было срезание утром свежих цветов для графини, но накануне Сара Эшби поехала в Гластонбери к семейному поверенному, чтобы узнать новости об отсутствующем муже. Мейбелл поначалу недоумевавшая почему графиня Сара всегда имеет печальный и угнетенный вид, — ведь быть женой графа Кэррингтона представлялось Мейбелл ни с чем не сравнимым счастьем, — поняла, что вечное отсутствие мужа давало графине вполне обоснованный повод жаловаться на него.
Осознав, насколько графиня Сара покинута своим мужем, Мейбелл постаралась по мере своих сил развлечь и утешить ее. Она живо и увлекательно рассказывала Саре о Лондоне, об светских балах и приемах, на которых ей приходилось бывать, и пела ей модные песенки, звучавшие в лондонских театрах под музыку клавесина. Графиня Сара не любила читать, несмотря на то, что в Гринхиллсе была прекрасная библиотека, а граф Альфред раз в полгода для ее пополнения присылал все интересные книжные новинки, издаваемые в столице. Однако Мейбелл, обладая приятным голосом, постоянно читала графине вслух, и постепенно привила своей госпоже любовь к книгам. Особенно понравился графине Саре модный французский роман мадам де Лафайет «Принцесса Клевская». Поступок главной героини, устоявшей перед пылкой любовью к герцогу де Немурскому, и даже после смерти мужа не пожелавшей ответить на чувство своего возлюбленного вызвал ее самое горячее одобрение.
— Вот так и должна поступать по-настоящему благородная и порядочная женщина, — назидательно произнесла графиня Сара, обращаясь к Мейбелл. — Запомните, дорогая, гораздо важнее сохранить свое достоинство и женскую честь, а не поддаться голосу неразумной страсти.
— Да, миледи, — вынуждена была согласиться с нею Мейбелл. Но про себя она подумала, что снова повторила бы историю своей любви к графу Кэррингтону, и не стала бы отрекаться от своего чувства подобно принцессе Клевской. Эти мысли все же смутили ее, и она от стыда опустила голову перед ясным взором графини Сары, у которой совесть была абсолютно чиста и безмятежна.
И, чем больше Мейбелл жила под кровом графини Кэррингтон, тем больше она чувствовала себя виноватой перед своей госпожой. Муки женщины, лишенной внимания любимого мужа не могли не тронуть ее, и она делала все от нее зависящее, чтобы облегчить графине ее душевную боль. В свою очередь, Сара Эшби все больше привязывалась к прелестной девушке, которая искренне разделяла все ее переживания. Очень скоро Сара уже не представляла своей жизни без Мейбелл; общение с юной дворянкой своего круга благотворно сказывалось на ее самочувствии и делало одиночество не столь невыносимым.
Остальные обитатели Гринхиллса тоже привязались к Мейбелл. Мальчикам, сыновьям графа Кэррингтона она понравилась с первых дней, и ей не составляло особого труда уговорить этих непоседливых озорников выполнять задания, задаваемые им их гувернером мсье Жермонтом. Дворецкий и садовник сразу признали в Мейбелл благородную леди и почтительно к ней относились. Даже экономка, чопорная миссис Таллайт, поддалась обаянию Мейбелл и делалась более добродушной в ее присутствии.
Все полюбили Мейбелл, и в Гринхиллсе случился настоящий переполох, когда у нее начались преждевременные роды. Во времена Реставрации примерно каждая десятая англичанка умирала от неудачного разрешения бремени, и приближающееся материнство было немалым испытанием для дочерей Туманного Альбиона. Однако они не оставались без поддержки. Едва только разносилась весть, что какой-то роженице предстоит в скором времени произвести на свет дитя, так в ее дом тут же сбегались все ее подруги, сестры, тетушки и хорошие знакомые, не говоря уже о служанках. Это своеобразное женское войско быстро собиралось возле постели и сосредотачивало свои усилия на том, чтобы вырвать из когтей Смерти будущую мать и ее рождаемого в муках ребенкаи при этом предлагали свои лечебные средства. Для облегчения родовых мук роженице совали под подушку в качестве талисмана орлиный камень, читали заговоры и давали выпить бокал подогретого вина с сахаром и специями. Других обезболивающих средств не предусматривалось, но всеобщее участливое внимание часто придавало дополнительные силы рожающей женщине.
Все женское население Гринхиллса ожидаемо собралось у постели Мейбелл, когда у нее неожиданно начались схватки. В этот последний день мая разразилась большая гроза. От яростных раскатов грома дребезжали оконные стекла, а молнии, казалось, пронизывали комнату. Женщины смотрели на стонущую Мейбелл, которую поддерживала графиня Сара, и на их лицах читалось опасение, что молодой девушке не пережить ни родов, ни окончания внезапной бури, разразившейся в конце весны. Мейбелл стонала от невыносимой боли, и с отчаянием думала о том, что эти родовые муки посланы ей богом в наказание за то, что она обманывает графиню Сару. Она была уже готова во всем признаться своей госпоже, в том числе и в своем обмане, но тут появилась грузная повитуха и начала осматривать небольшой живот Мейбелл.
— Слишком рано ей рожать. Боюсь, ребенок появится на свет мертвым, — мрачно изрекла повитуха, покончив со своим делом. Ее слова повергли Мейбелл в ужас. Неужели ее ребенок, эта еще невидимая ниточка, связывающая ее с Альфредом Эшби, погибнет⁈
— Да, гроза испугала Гортензию, — подтвердила графиня Сара, и умоляюще произнесла, обращаясь к повитухе: — Постарайся спасти их обоих, Салли! Обещаю тебе щедрую награду.
— Посмотрим, — хмыкнула Салли. Твердый тон ее голоса выдавал в ней человека, привыкшего к решению практических вопросов, а не к витанию в облаках. — Если господу будет угодно, он сохранит жизнь этой крошке и без моих стараний.
Сказав эти «ободряющие» слова повитуха начала выставлять на стол баночки с лекарствами, коричневый шнур, нож и положила куски мягкой белой ткани. Потом она заставила Мейбелл залпом выпить полный бокал подогретого вина.
— Это, чтобы ты выдержала то, что я собираюсь с тобою делать, — предупредила роженицу повитуха. — Ребенок у тебя лежит неправильно, нужно перевернуть его и вытащить.
Мейбелл в ужасе закрыла глаза, лишь бы не видеть того, что с нею собирается делать эта грузная, не слишком опрятная женщина. Закрывание глаз не слишком помогло ей, дикая боль исторгла из ее груди истошные крики, которые заставляли окружающих вздрагивать так же сильно, как и раскаты грома. Сара Эшби нежно и настойчиво прижимала голову Мейбелл к своей груди, стараясь ее успокоить. К
