Анчутка - Алексей Малых
Злоба в глазах сверкала. Мужские рыки стелились в неглубокой ложбине. Военег скользнул клинком по воздуху над Креславом, а тот склонившись ушёл от прямого удара. Отступил и Военег от колющего. Выдыхаются бранящиеся, но рубятся во всю свою силу. Только разница лишь в том, что Военег живым уйти хочет, а Креслав бьётся себя не жалея. Вновь и вновь пели булаты. Расходились воины и вновь нападали жарко.
Оба бессильно на колени упали. Дыхание тяжёлое из груди прорывается с хрипом. Вновь бой свой начали, одновременно кинувшись навстречу друг к другу. Вот и первый меч настиг плоть живую — Креслав задел остриём грудь Военега, появилась на его золотой одежде полоса рдяная. Огнём загорелся единый бледно-голубой глаз — опрометчиво бросился Креслав на обидчика Тулай. Черкнул Военег по надбровнице не тронутой северского. Стелит кровавой паволокой единый глаз. Тот отёрся поспешно, подпустив к себе Военега нехотя.
Сблизились, что своими руками коснулись друг друга. Оттолкнул от себя Военег северского. Тот упал, дав оседлать себя сверху. Военег на Креслава давит мечом, тот — снизу своим, уперевшись ладонью в голомель.
Над ним перекошенное лицо в ражном рыке застыло. И не слышит его северский — представилось Креславу, как оно над нежной Тулай склонилось в похотливой гримасе изломавшись. Весь её ужас и боль в одном моменте мелькнули, крик её в ушах прозвучал, тот самый, который он слышал перед тем как, сражённый Борисом, сам упал провалившись в беспамятную пропасть. В помутнении гневном Креслав полянина с себя через голову сбросил. Не вставая с земли на того кинулся, выбив из рук его меч, но и свой потеряв от торопливости. Бились. Бились голыми руками, душили локтями, давили. Возились, размазывая по лицам друг друга брения из пота, слюны и крови.
Военег, заметив черен изворова меча сбоку от себя, протянул к тому свою руку, позволив Креславу придушит себя посильнее. Тот не дал дотянуться, парой полновесных ударов обрушив свои кулаки на голову Военега. Полянин был стоек — выдержал. Провернувшись под Креславом, выиграл себе то малое расстояние, пару пальцев всего-то, чтобы схватить меч за самое лишь навершие. Но Креслав овладел тем мечом первый. Просунул под бороду Военега, уже удобно расположившись на его лопатках, острую кромку и, удерживая меч одной рукой, а другой держа Военега за чуб, впившись в горло, принялся отнимать у того голову.
39. Желанное дитя
Когда голова Военега с безумно выпученными глазами была отнята от его могучего тела, Креслав, не получив пресыщения своего чувства мести, изсушившего его душу, а затем превратив и пылкое сердце северского в кусок камня, подобному глыбе чернозёма, которое от нехватки живительной влаги любви покрылось ужасными трещинами, тем изуродовав его внутреннего, когда-то способного на пылкую нежность, завопил. Он желал вновь и вновь повторить сие действие, не понимая, почему это произошло так быстро, ведь он даже на малую толику не унял своей жажды.
Войдя в исступлении от неуёмного желания повторить это действие вновь, он тряс голову Военега, мотал ею в разные стороны, ударял ею о землю, и не найдя удовлетворения в том, отшвырнул от себя. Она, подобно кожаной киле (мяч для игры в килу, сшитый из трёх частей и набитый мехом), с которой играли северские, подпрыгивая по кочками, покатилась и сорвавшись в ложбину, пропала в сухостое. Тот ещё немного поколебался и замер.
Но Креслав не желал остановиться. Он вопиял к Небесам, к своей Тулай, пытался докричаться до самого себя. Его хриплый крик перекинулся через хребет увала, даря возможность двум отрядам, притекающим с разных сторон, отыскать его.
Первыми кого он увидел это были его кыпчаки. Они обступили его со всех сторон, пытаясь что-то тому донести. Несмело подошли к окровавленному воину ближе, когда тот, уже обессилев и тяжело дыша, встал на колени. Но и сейчас он не слышал их уговоры поторапливаться. Его одноокий взгляд застывший в безумии начал смягчаться, переменив выражение лица на глубокое сожаление. Наконец, половцы заметили то, что приковало его внимание.
Она в венчальном одеянии восседала на караковом жеребце, что стоял на вершине увала. Её тонкая фигура казалась ещё меньше и беззащитнее на фоне исполинского заряжающего, но не смотря на эту грандиозность и мощь, конь был под ней кротким как мерен. Прижала ногами бока своего Лютика, послав того вниз. Так и шла, не отводя своих озёр от дядьки Креслава.
— Уходите! — Креслав проговорил на кыпчакском, поднимаясь к девице навстречу. — Скажите Манасу, что его мать теперь отомщена, скажите своему хану, что я хочу получить свободу, как он и обещал мне.
— Креслав! Кыдан-хан умер, а Манас-хан ждёт тебя. Он прислал нас за тобой. Мы должны уходить. Урусов намного больше, чем нас! Мы не одолеем их! — пытались те его образумить, видя, как через вершину, немного постояв на её плато, переваливают северские конные.
— Я должен с ней поговорить! — направился в сторону близившегося к нему Лютого.
— Но Креслав…
— Уходите сами, пока у вас есть время. Или вы погибните здесь вместе со мной!
Сорока, выскользнув из седла и медленно ступая по примятой ветром траве, уже высушенной и покрывшей землю плетёным килимом, приготавливая ту к зимнему сну, пошла навстречу к кыпчакам, которые встали в обороне за спиной Креслава, видя обступающих их северских.
— Вернись! — восклик Мирослава даже не поколебал Сороку, стремящуюся получить ответы на свои вопросы.
— Он ей не навредит, — Олексич пытался того осадить, не желая, чтоб из-за своей ретивости, Мирослав подверг Сороку опасности — она слишком близко подошла к половцам, и, при всём желании, северским не добраться до неё первыми. — Если подойдём ближе, она окажется в самой гуще. Выманим их лучше на себя.
Кыпчаки, проявляя неповиновение словам Креслава, но следуя приказу своего господина, вернуть его наставника в курень любым способом, ринулись на северских, обтекая с двух сторон эту странную пару. А те так и стояли некоторое время, ведун, превратившийся в степного воина, и Сорока, принявшая свой истинный вид боярской дочери.
— Тебе идёт этот наряд больше, чем ветхое рубище, — Креслав криво улыбнулся. Тоскливым было его лицо, но, видя девицу перед собой, в глазах проблеснула доля счастья.
— Почему ты опять бросил меня?
— Нет, это не так…
— Когда Извор уехал в Переяславль к Всеволоду, ты
