Другие правила - Валерия Аристова
Филипп прижал ее к себе несмотря на сопротивление.
— Мы не приносим несчастья, Валери, — сказал он, — это ты наделена способностью будить самое сокровенное в человеке. Это не так плохо. Барон умер потому, что слишком любил. Самое важное, что двигало им, была любовь к Катрин.
— Катрин тоже пострадала, — она отвернулась от брата, — пострадала потому, что я хотела переиграть этого ловеласа. Ну вот, переиграла. Так просто. Только он отомстил. И, видимо, я должна признать себя побежденной. Хоть он и отдал в этой игре жизнь. Я — играла. А проиграли Катрин и ее отец! Люди, которые не сделали нам ничего плохого! Даже наоборот, они сделали нам много добра. Теперь я вовеки с кузиной не расплачусь.
Филипп усмехнулся:
— Оставь ее Жоржу. Она — его добыча. Пусть сами разбираются, без твоей помощи.
— Катрин и так достаточно пострадала.
— Катрин пострадала в первую очередь потому, что отец не объяснил ей, что нельзя ходить ночью в темные удаленные помещения с малознакомыми мужчинами, — сказал Филипп сухо, — а уже потом потому, что ты затеяла игры с дАнтуаленом. Выиграл тут только Жорж. Возможно, это их судьба, так что не усложняй.
— Ты всегда находишь оправдания. Но их нет. Это я убила барона и я стала причиной падения Катрин. Хорошо хоть удалось отговорить ее прыгать в пропасть.
Филипп крепко сжал ее руку:
— Пока ты не перестанешь винить себя во всем, тебе не выйти на следующий уровень. Люди имеют свою судьбу. Возможно, ты просто подталкиваешь их к исполнению их личной судьбы. Нам это неизвестно. Но ты не заставляла Катрин идти в башню Фей. Ты не толкала руку Шабриана, убившего Лежье. И ты, черт возьми, никогда не заставляла Хуана тебя любить. Они делают это сами. Они следуют своей судьбе. Просто их судьба строится вокруг твоей.
Она зло посмотрела на него. Но в глазах ее стояли слезы:
— Вот только про Хуана не начинай. Сам знаешь, что мы с Сафи сделали.
Филипп рассмеялся:
— А что вы сделали? Куклу? Вы просто поиграли в страшных ведьм. Он уже был влюблен в тебя, никакие куклы не способны пробудить то, что и так достаточно сильно, — тут он сменил тон, — твоя задача, сестренка, не мешать людям следовать своей судьбе. Даже если тебе самой больно, они идут своей дорогой, и ты только стоишь рядом и наблюдаешь. Они могут оступиться о тебя... но разве виновата ветка, о которую оступаются, что люди не смотрят под ноги? Думаю, твоя цель — это уметь владеть тем, что тебе дано. И научиться направлять людей на нужный путь, не мешая им оступаться. Но пока ты этого не умеешь. Думаю, что ты научишься. Ты весьма способная ученица.
Валери вырвалась из его объятий и быстро ушла к себе. И всю оставшуюся ночь проплакала.
...
Осиротевшая.
Катрин лежала на кровати, свернувшись калачиком.
Теперь она сирота.
Отец ушел и бросил ее одну сражаться с ее призраками. Она никогда больше не увидит его.
Придя с похорон, Катрин забралась в постель. Прямо в черном платье, в туфлях и шляпке. Шляпка теперь валялась на ковре, а Катрин лежала в полном молчании, и даже слез у нее не было. Кончились. Она столько рыдала, жалея себя, что на то, чтобы оплакать отца, их просто не осталось.
В последние дни отец приходил к ней каждый вечер и просто сидел рядом, читая книгу. Они практически не разговаривали, и Катрин иногда раздражали эти его визиты. Больше он не придет.
Она накрылась одеялом с головой. Слез так и не было. Как и тогда, когда закрылась дверь фамильного склепа. Даже Жак плакал. А она — нет.
В дверь постучали.
Сначала Катрин подумала, что ей послышалось. Но стук повторился. Потом еще.
— Войдите.
Шевелиться не хотелось, и Катрин продолжала прятаться от всего мира под одеялом, как обиженный ребенок.
Дверь скрипнула и кто-то вошел. Судя по шагам — мужчина. Наверняка Жак. Его видеть Катрин совсем не хотелось. Интересно, кто теперь будет тормозить неудержимую страсть Жака к трате денег? Раньше отец останавливал его, просто не давал денег... а теперь Жак сам себе господин, он теперь барон де Шатори. И некому сказать ему нет.
— Мадемуазель Катрин?
Это был не Жак. Дон Хуан.
Она резко откинула одеяло и села. Поняла, что шляпка упала на пол, а волосы ее в полном беспорядке, пригладила их руками.
Черный цвет очень шел ему. Как жаль, что он влюблен в ее кузину. Лучшего мужа Катрин не могла бы найти себе.
— Прячетесь? — он улыбнулся. Катрин поняла, как давно она не видела улыбок. Наверно уже неделю, все время, прошедшее со смерти отца. Она соскучилась по улыбкам.
Спустив ноги на пол, она встала и поправила платье. Черное. Как и у всех. Черный цвет она могла терпеть только на Валери. Но не на себе. Искренне возненавидев все черное, Катрин готова была сорвать с себя черный шелк прямо здесь, чтобы только больше не видеть его.
— Прячусь.
Она тоже улыбнулась. Это было так приятно. Улыбаться. И перестать жалеть себя. Следы и шрамы на ее теле давно затянулись и прошли, но шармы на душе остались и кровоточили. Их можно смыть только улыбкой. Хорошим настроением, поняла она.
— Давайте прогуляемся? Вы редко выходите из комнаты, вам надо больше бывать на воздухе.
Дон Хуан протянул ей руку, и Катрин, задумавшись на мгновение, подала ему свою.
Она на самом деле редко выходила. Сначала ей было больно двигаться. Да и депрессивное настроение не способствовало желанию что-либо делать. Хотелось лежать под одеялом и плакать. Чему, собственно, Катрин и посветила целую вереницу дней после злополучного бала. И никакие слова отца, Жака и Валери не выводили ее из депрессии. Ей снились кошмары ночью, и после пробуждения она убеждалась в их реальности. Катрин задергивала занавески и ложилась в кровать, под одеяло. И плакала, плакала, плакала.
Они шли по аллее парка и с каждым шагом Катрин чувствовала, как сумрак в ее голове развеивается. Мир из темного и тяжелого постепенно превращался во что-то светлое и сверкающее. Дон Хуан