Кто хочет замуж за герцога? - Сабрина Джеффрис

Оливия смотрела себе под ноги.

— Значит… вы только за этим приехали?

— Конечно нет!

Оливия подняла на него глаза и замерла в ожидании.

— Я приехал, чтобы сказать, что я очень виноват перед вами. Мне нет оправданий. Я должен был сказать вам о дамах Держи-Хватай и Замани-Обмани, как только узнал, что вам нравятся эти пьесы.

— Но почему не сказали? — сглотнув комок, спросила Оливия.

— К тому времени, как мы начали говорить о пьесах, вы уже стали мне нравиться. И я вспомнил, почему вы понравились мне при первой нашей встрече.

Торн провел рукой по своим красивым волосам.

— Я знал, что вы обидитесь, осознав, что вы и ваша мачеха стали основой для этих комических персонажей, и я решил пощадить ваши чувства. Мне было страшно. Я давно должен был вам все рассказать.

Оливия все еще переваривала сказанное им, когда Торн неожиданно объявил:

— Но я принес вам подарок, который, как я надеюсь, заставит вас меня простить.

Если он сейчас вручит ей кольцо или серьги — что-то, что отец ее дарил маман после очередной «невинной шалости», она швырнет подарок ему в лицо.

К счастью, он принес ей не кольцо и не серьги. Он принес ей большую стопку исписанных листов.

— Я внес кое-какие изменения в пьесу о Феликсе, которую только что закончил. Пожалуйста, прочтите ее прежде, чем ставить точку в наших отношениях.

Оливии стало любопытно, и она стала читать. Довольно длинный эпизод был весь испещрен карандашными заметками. Кое-какие слова было не разобрать.

— Вы должны меня простить за почерк — я писал это в карете по дороге сюда.

— Понимаю, почему вы писали карандашом, — сухо заметила Оливия.

— Трудно управляться с чернильницей и пером, когда тебя постоянно трясет.

— Могу представить, — сказала Оливия. И тут взгляд ее упал на знакомые имена. На одном дыхании она дочитала абзац до конца.

— Вы их обеих убили!

— Да, но, как видите, я сделал их смерть комичной.

Она ничего не сказала, поглощенная чтением. Феликс рассказывал своему приятелю, как в Альпах на одиозных дамочек сошла лавина, когда они преследовали австрийского графа.

— Но если вы хотите, чтобы их смерть воспринималась как что-то трагическое, я могу это устроить.

Оливия в изумлении уставилась на Торна.

— Вы убили их ради меня?

— Я готов на все, чтобы вас вернуть.

— Вот этого делать не следовало! — тряхнув страницами, сказала Оливия.

Лицо его вмиг помрачнело.

— Потому что вы не можете меня простить. Все еще не можете.

— Нет, я не это хотела сказать, — поспешила возразить Оливия. — Это два ваших лучших творения. Вы не должны их убивать, если, конечно, — с робкой улыбкой закончила она, — вы все еще намерены писать о Феликсе и его друзьях. Потому что до меня дошел слух, что вы прекращаете писательскую деятельность.

Торн шагнул к ней. Глаза его горели.

— По правде говоря, я еще не решил. Я подумал, что если последняя пьеса будет иметь успех в театре, я мог бы написать еще.

— Тогда вы просто обязаны оставить в живых своих самых забавных героинь.

— Я думал, вы их ненавидите, — тихо сказал Торн.

Оливия и сама так думала. Но, сумев отделить их от себя и маман, она поняла, что любит их всей душой.

— Так и было. Но чем больше я об этом думаю, тем яснее мне становится, что никто не видит в них ни меня, ни маман. Так что, если вы не начнете подписывать свои пьесы собственным именем…

— Этого не случится. Герцоги пьесы не сочиняют.

— Ну, тогда никто ни о чем и не узнает, — сказала Оливия. Опустив глаза, она покручивала золотую цепочку на шее. — Пусть это будет нашей тайной.

Торн затаил дыхание, взяв ее за руку.

— Так вы меня простили?

— За что? За то, что, думая обо мне, придумали своих самых смешных героинь? Или за то, что оказались моим самым любимым драматургом?

— Я действительно ваш самый любимый драматург?

— Вы не менее тщеславны, чем Джанкер! — со смехом сказала Оливия.

— Вы меня осчастливили. Вы считаете Джанкера тщеславным?

— Чтобы окончательно определиться, мне нужно еще раз с ним поужинать, — с кокетливой улыбкой сказала Оливия.

— Черта с два! Я едва пережил первый ужин. И кстати, я, кажется, говорил, что в моей семье никто не знает о моем «побочном заработке». Так вот, это не так. Оказалось, что Гвин обо всем догадалась. Просто мне ничего не сказала.

— Отчего-то я не удивлена. Ваша сестра очень умна.

Возникла пауза. Напряженная пауза. Торн все не решался заговорить о главном.

— Значит, вы меня простили, — решился он.

— Я прощаю вас при одном условии: вы больше никогда не будете мне лгать, — сказала Оливия и, борясь с подступившими слезами, добавила: — Потому что если вы заведете себе любовницу или выкинете еще что-то в этом роде, я… я этого не переживу.

— Двойная жизнь — не по мне, — серьезно ответил Торн. — Поэтому да, я обещаю никогда вам не лгать.

— Я тоже обещаю никогда вам не лгать, — сказала Оливия и, погладив его по щеке, добавила: — И я вас прощаю.

— Хорошо, — сказал Торн, — потому что я не мог бы жить без вашего прощения.

— Пожалуйста, поясните. Я не совсем вас поняла, — с лукавой улыбкой сказала Оливия.

Торн, кажется, не понял намек, и Оливия попробовала сыграть роль коварной искусительницы. Понизив голос до хрипловатого шепота, каким, по ее мнению, должны разговаривать роковые женщины, она сказала:

— Вы по-прежнему хотите меня?

Торн схватил ее в объятия и едва не повалил в кусты клематиса, но Оливия проявила стойкость.

— Нам бы лучше где-нибудь уединиться. Если нас тут застанут, вас, чего доброго, принудят жениться!

— Какой позор, — сказал Торн, галантно пропуская ее вперед в холодную беседку. — Но я должен вас предупредить, если нам предстоит оставаться тут, на холоде, нам придется друг друга согревать, что означает более тесное… общение.

— Поясните, что вы имеете в виду, — сказала Оливия.

Вместо ответа Торн стиснул ее в объятиях и закрыл рот поцелуем.

Взгляд ее затуманился, голова закружилась от счастья.

— Признайте, вам нравится то, что я делаю, моя сладострастная будущая жена, — шептал Торн, лихорадочно расстегивая ее платье.

— Да, но я не помню… чтобы я соглашалась выйти за вас после моего… последнего отказа.

— Не шутите так, — отстранившись, со всей серьезностью сказал Торн. — Я думал, что навеки вас потерял. Сжальтесь надо мной. Я не переживу такой потери, любовь моя.

— Вы… меня любите? — заикаясь, спросила Оливия.

— Вы даже не представляете, как сильно, — сказал Торн,