Это не я, господин профессор! - Элла Яковец
Профессор Стэйбл слушал мои сбивчивые объяснения. И в какой-то момент его руки снова пришли в движение. Правая расстегнула пару пуговок на рубашке и нырнула под одежду. А левая достигла вершины, и пальцы профессора, сдвинув трусики в сторону, погрузились в уже неприлично влажную и горячую глубину.
— Но что вы делаете? — пролепетала я, выгибая спину и подаваясь навстречу руке профессора. — Это же действие зелья… Это не по-настоящему… Аххх…
Кажется, профессору было совершенно наплевать на какое-то зелье. Его пальцы скользили вдоль влажных лепестков, дразнили, ласкали, проникали немного вглубь, потом снова вверх, потом…
— Милая, ты плохо учила зельеварение, — промурлыкал профессор мне в самое ухо. — «Чары Инанны» — это очень даже по-настоящему. Связанные «Чарами Инанны» — это все равно, что истинно влюбленные. Хоть и ненадолго…
— Но ведь я же… — мозг что-то там возражал, но мои руки мне уже не подчинялись и снова обвили шею профессора.
— Выглядит так, что тебе хочется того же самого, что и мне, — губы профессора проскользили вдоль моей шеи и задержались на ключицах. — Скажи, если что-то будет не так…
— Но я пообещала профессору Вильерсу… — к концу фразы я перешла на шепот, потому что услышала, как профессор расстегивает штаны.
— Мы ему не расскажем, — веселые глаза профессора вдруг оказались напротив моих. И в этот же момент я почувствовала его место его пальцев между моих ног занял его член.
— Но если ты не хочешь… — проговорил он.
Я не дослушала, что он там хочет сказать. Да пофиг вообще! На Вильерса, на знак «коразон», на зелье это дурацкое! Я вдруг поняла, что если сейчас не почувствую, как он заполняет меня изнутри, то разрыдаюсь.
Так что я обхватила его ногами и буквально наделась собой на член.
На секунду мне стало стыдно за эту вольность.
Но на секунду.
Или даже меньше.
Потому что уже в следующую профессор приподнял меня за ягодицы и проник до самого дна. Мне даже стало почти больно от этого ощущения, что что-то огромное прокладывает дорогу в моей упругой и тесной глубине.
И, как и в прошлый раз, тело скрутила сладкая судорога, взорвавшаяся фейерверком искрящегося удовольствия. От живота и до кончиков пальцев.
И в этот же момент губы профессора слились с моими губами, приглушая мой стон.
В этот раз о двигался быстрее и напористее, будто каждым толчком пытаясь проникнуть еще глубже. И еще. И еще. И…
У меня еще сознание полностью не вернулось после первого оргазма, как внутри поднялась темная волна второго. И опять я как будто стала чем-то вроде стаи порхающих бабочек, трепещущих вокруг пульсирующего внутри меня члена профессора.
— Я сделаю тебе пропуск в корпус персонала, — проговорил профессор, и его голос выдернул меня из озера сладкого нигде.
— А? — я приоткрыла глаза и встретилась с горящим взглядом профессора.
— Истинная любовь, конечно, оправдывает быстрый перепихон в подсобке, — тихо засмеялся профессор. — Но хотелось бы оказаться в более комфортных условиях. Ведь так?
Глава 12
«Я не понимаю, — думала я, глядя, как профессор Стэйбл уверенно собирает в коробку разные предметы с полок. — Если он находится под действием зелья, то почему я так плохо соображаю?»
Я же совсем забыла, что мы вообще-то в подсобку пошли, чтобы какой-то инвентарь принести! И что там за дверью, так-то, сидят остальные любители ритуалистики.
Ничего не подозревающие любители ритуалистики!
Сейчас я отчетливо слышала их голоса. И они спорили про задачку, которую оставил им на доске профессор Стэйбл.
— Нам пора, а то всем покажется, что мы слишком долго, — руки профессора снова сомкнулись на моей талии, он прижал меня к себе, и реальность снова растворилась в долгом и умопомрачительно нежном поцелуе.
Который мы завершили с нечеловеческим совершенно усилием.
Посмотрели друг к другу в глаза и тихо одновременно засмеялись.
— Вперед! — профессор сунул мне в руки коробку и подтолкнул к двери. — Хотя подожди…
Он повернул меня к себе и оглядел с ног до головы. Застегнул пуговицу, поправил юбку.
— Вот теперь никому даже в голову не придет подумать о тебе что-то неприличное, — промурлыкал профессор в самое мое ухо. — Кроме меня, разумеется.
Тело отозвалось такой сладкой дрожью, что я чуть было не упала обратно в его объятия.
В голове безумными фейерверками взрывались эмоции.
Этого не может быть, но это просиходит!
Со мной!
Я сказала профессору про зелье, но он все равно…
И он даже не разозлился, когда я сказала…
Ох… Колени мои задрожали, и мне жутко захотелось снова оказаться на заваленном пергаментами столе. И чтобы…
— Давай отложим это до сегодняшней ночи, — прошептал мне на ухо профессор, и он легонько пошлепал меня по заднице.
Выдох-вдох. Соберись, Мелоди!
Я выпрямила спину.
Натянула на лицо невозмутимое выражение.
Покрепче сжала коробку со всяким ритуалистическим стаффом. И шагнула на выход, поймав себя на панической мысли, что как только я выйду из подсобки, все сразу догадаются, что именно у нас там произошло, ведь мы там были какое-то бесконечно-долгое время.
— Ну что, разобрались с моей загадкой? — зазвучал за моей спиной жизнерадостный голос профессора Стэйбла.
Все радостно загалдели, перебивая друг друга. А я поставила коробку рядом с доской и быстро юркнула на свое место.
И перевела дух, пытаясь осознать, что только что произошло.
Сладкий дурман начал потихоньку отступать, к мозгам вернулась «соображалка».
Так, а почему он как будто не удивился, когда я сказала про зелье?
Реально, как бы я отреагировала, если бы узнала, что с пылом и жаром отдалась кому-то только потому, что мне подсунули приворотное зелье?
Да я была бы в бешенстве!
Или у мужчин это как-то по-другому?
А что, если Вильерс вообще не прав? И не было никакого зелья?
Может быть, мне нужно лучше поискать информацию про знак «коразон»? Полное древо тонких тел проходят на старшем курсе и вообще не все, так что в деталях я эту теорию не знала, конечно. Но вроде как, нарисовать что-то извне на тонком теле нельзя. Можно только проявить один из семнадцати знаков. И «коразон» всего лишь один из них…
Мне отчаянно не хватало информации!
Но вскочить и убежать сейчас будет по меньшей мере
