Отдам папу в добрые руки - Саяна Горская
— О, правда? — Женщина сочувственно качает головой. — Какая жалость! А я очень хотела взглянуть на ваши платья.
— Увы, — пожимаю плечами.
Однако посетительница уходить не торопится. Она медленно спускается со ступенек и обходит студию, разглядывая голые стены и вздувшиеся от воды стеллажи.
Это немного нервирует.
И её любопытство, и то, с каким выражением лица она изучает пространство. На нём без труда читается насмешка или… торжество?
— Простите, мы с вами знакомы?
— Знакомы с тобой? — Резко разворачивается ко мне. Делает пару шагов, а я инстинктивно отшатываюсь назад.
Вот же чёрт, больную занесло, а у меня ни ружья, ни даже ржавого топорика под прилавком.
— Мне просто было чертовски интересно взглянуть на женщину, которой заменил меня Андрей. Должна сказать, я поражена до глубины души, — сверкает на меня по-кошачьи вытянутыми к вискам глазами. — В самом плохом смысле этого слова. Я даже… Я крайне разочарована.
Андрей? Горский?
«А при чём тут Горский?» хочется мне спросить, но женщину отчаянно несёт дальше.
— Я бы ещё поняла, если бы ты была моделью. Андрей, как типичный мужчина, падок на женскую красоту. Но это… — она закатывает глаза и брезгливо взмахивает в мою сторону. — Скажи честно, что ты сделала, чтобы охомутать его? Неужели крутила сальто в постели? Иначе я просто не понима…
— Выйдите вон, — перебиваю, указывая на дверь. — Иначе я нажму тревожную кнопку и вас выведет охрана.
— Охрана, как же! — Она резко подходит ещё ближе. С хлопком ставит ладони на столешницу и корпусом подаётся вперёд. Её лицо перекошено от гнева, и в моей голове мелькает мысль, что именно в таком состоянии, должно быть, люди и совершают преступления. — У нас всё уже было распланировано! Дом, свадьба, медовый месяц, но вдруг у Андрея случается какой-то приступ благотворительности.
— Выйдите, — повторяю, удивляясь собственному спокойствию. — Вы на частной территории.
— Вот это? Частая территория? Деточка, это болото. А ты — лягушка, решившая примерить на себя корону. Я Андрея делала под себя. Де-ла-ла! А ты примазалась на повороте! И не надо делать такие круглые глаза, я знаю таких, как ты! Вчера доширак, сегодня бал? — Косится на коробку с платьем. — Скажи, как ты этого добилась? Ты шептала ему правильные слова? «Как ты в одиночку справляешь с дочкой, бедненький?» «Я так восхищаюсь тобой, ты настоящий герой»? Нравится быть хорошей девочкой?
— Вы несёте бред.
— А ты не дерзи мне, девочка! Сидела бы тихо в своём чулане и шила свои самоделки для знакомых мамочек! Но нет! Надо было сунуться в чужие отношения!
— Уходите!
— О, я уйду. Но для начала объясню, кто ты. Ты ошибка. Допущение. Досадная оплошность. Андрюша добрый и, порой, слишком доверчивый. Он устал. Захотел чего-то простого и непритязательного, и тут — ты. Ты подстроила всё идеально, моя милая: жалкая мастерская, мокрые стены, эта авария… Ты же знала, что он спасатель. Знала, что прибежит на помощь. Да, на жалость ты давишь профессионально!
— Хватит говорить об Андрее, как о предмете мебели. Он взрослый мужчина и сам в состоянии решить, чего хочет.
— Тебя? — Скалится. — Ты пытаешься построить счастье на руинах чужих отношений! Наверное, уже и ребёнка приручила? «Ой, Дашенька, принеси тёте булавочку и не забудь рассказать папочке, какая я хорошая!», так, да? Ты к ребёнку лезешь, потому что знаешь — взрослые твою гниль видят насквозь!
Очень больно внутри от несправедливых обвинений.
Никогда я не вела себя так, как говорит эта женщина. Уж не знаю, что ей известно обо мне, но к встрече она явно подготовилась. Не пальцем в небо тычет.
— Давайте мы сэкономим друг дружке время и закончим это разговор. Я вас выслушала. Даже денег не возьму за бесплатный сеанс психотерапии — вот такие мы добрые, нищие швеи. Уходите. Потому что рот открываете вы, а стыдно мне.
— Это мне будет стыдно, если Андрюша опустится до уровня провинциалки с ножницами в руках. Ты думаешь, он полюбит тебя? Но это не любовь! Это декомпрессия! — Она бросает взгляд на коробку с платьем. — Ох, какое чудо! Подарок Андрея? Узнаю его стиль. Какое потрясающее кружево…
Она медленно вытягивает платье.
— Не трожьте! — Хватаюсь за другой его край.
— Как же не потрогать такую красоту? Неужели это то самое платье, в котором ты собиралась пойти на бал? — Дёргает. — Я вижу в твоих глазах страх. Боишься, что он передумает? Боишься, что дурман спадёт и он поймёт, как ошибся с выбором спутницы? Ведь вы из разных миров! Ему будет стыдно выводить тебя в люди!
— Вы пришли сделать мне больно? Прекрасно, у вас получилось. Что дальше?!
— А дальше, Золушка, наступает полночь! — Улыбка её становится совсем кровожадной.
— Не смейте! — Только и успеваю выкрикнуть.
Женщина, не сводя с меня лихорадочно горящих глаз, растягивает платье сильней. Ткань рвётся с сухим «трррр», а моё сердце, кажется, перестаёт биться на пару секунд.
Кружево расползается, шёлк стонет, швы сдаются.
— Хватит, — еле слышно выдавливаю.
— Не хватит! Это было моё место. Моё платье. Мой бал. А ты всего лишь ошибка системы, — ещё рывок. — Но эту ошибку я исправлю.
Победно вскинув подбородок, она отшвыривает платье на стол, словно охотник шкуру трофейного оленя.
— Передай Андрею, что если он захочет меня вернуть, то пусть оставит эту идею. Я не конкурирую с благотворительными проектами, — цокая каблуками, она идёт к выходу. У самой двери оборачивается. — Крибле-крабле-бумс. Оказывается, я тоже умею… колдовать!
Выходит.
Дверь захлопывается, и тишина становится невыносимой.
Платье на столе распластано, как раненая птица. Кружево бахромой, шёлк — длинной, неровной раной.
Опускаюсь на пол.
Я не думаю об Андрее.
Сначала о Даше.
О том, как она вчера весь вечер тараторила о том, что познакомит меня со своими друзьями. Покажет всё. Мы наедимся смешных маленьких закусок, а потом будем кружиться под музыку.
Она вытягивала это «кружи-и-иться» на одном дыхании, с верой в мир, в котором всё получается, если очень захотеть.
Глаза сами наполняются слезами, что тут же опадают, чертя на щеках тёплые дорожки.
А если… а если она права? Если эта безумная женщина права?
Если это действительно сказка, которую я себе придумала. Сказка, где мужчины вроде
