Не отталкивай, шельма - Александра Неярова

Взрослые переглянулись и с улыбкой на губах зашагали следом. Вечер предстоял весёлый. Уже открывая переднюю пассажирскую дверь, Хитана почувствовала на себе чей–то пронзительный взгляд, но обернувшись, никого не увидела. Лишь порыв ветра пронёсся рядом.

«Показалось?» – передернув плечами, села в машину. Через пару минут та тронулась с места.

С другой стороны улицы из окна серебристой иномарки наблюдал рыжеволосый мужчина. «Не может быть…»

– Стив, поехали уже, дочка уснула.

– Да, дорогая, сейчас.

***

Темноволосый мужчина сидел в кабинете, перебирая одну бумагу за другой. Взгляд его уставших глаз смотрел уже сквозь строчки, совершенно не улавливая сути документов.

– Чёрт! – папка полетела в дальний угол стола, а сам шатен откинулся на спинку кресла и задремал. Но не долгим был его отдых. Без каких-либо предупреждений или стука распахнулась дверь, и в кабинет ворвался зам.

– Иран! Ты перешел все границы! – Нейт с силой хлопнул по поверхности стола, тот задребезжал, но выстоял натиск.

– В чем именно? – спокойно поинтересовался Князев, даже не открыв глаз.

– В чём?! Ты отказал в сделке с компанией «Файр» из Окаямы!

– Мне не понравился директор… Слишком добр и мягок.

– Мягок?! Да благодаря этому у него нехилый бизнес. И всё между прочим достигнуто честным путём! – ворчал зам, эмоционально жестикулируя руками. – Он стал бы неплохим партнером. Нам уже давно пока расширяться за рубеж, а тут случай такой подвернулся… Ты подумай ещё, я не сообщал ему о твоем решении.

– Нейт, я всё обдумал и решил. Угомонись.

– Эх, и где наш объективный Иран? – печально, без злости.

– Он умер восемь лет назад…

Потухшие карие глаза устремились в окно многоэтажки. Снова всплыли воспоминания, беспощадно терзая сердце. Нейт замолк, с грустью наблюдая за своим другом, за это время тот сильно постарел и осунулся, точно потерял смысл жизни. А ведь по–сути так оно случилось.

Тогда восемь лет назад Князев заливал горе алкоголем и утопал в объятьях различных женщин, сменяя их как перчатки. Он даже чуть не женился по глупости, благо мать вовремя заметила состояние сына и устроила допрос. Жестко отчитала, как нашкодившего мальчишку, но выбила всю дурь вместе с ревностью. Также наказала попросить прощения, а после объясниться с Хитаной.

Вечером того же дня у братьев состоялся серьезный разговор, дошло даже до рукоприкладства. И Дэвид поведал, как было на самом деле. Но причину такого поступка пришлось долго выпытывать.

– Зачем? Зачем, ещё раз спрашиваю, ты это сделал? – блондин с разукрашенной физиономией умудрялся взирать на старшего брата насмешливо.

– Хочешь знать зачем? Да просто… захотелось. Ты ведь мне раньше всегда строил козни! Вспомни, как отбивал у меня девушек! – ненависть и обида сквозили в каждом слове.

Иран, не менее привлекательный, разжал хватку, выпустив из разбитых рук воротник рубашки брата.

– И всего–то… Из–за девушек легкого поведения, которые сами прыгали ко мне в постель по одному лишь взгляду. Ты жалок, брат… – шатен сел на пол, подперев спиной диван, и зарылся пальцами в волосы. – Мне жаль, каким ты стал. Жаль, что ты так и не ощутил это чувство – взаимной любви. А я идиот, повёлся на твою провокацию, потеряв Хитану.

– Ты не менее жалок, чем я. – уселся рядом, вытянув вперед одну ногу, вторую согнул в колене и положил на неё голову, – Хитана оказалась верной, не такой… И я сожалею о своем поступке, но признаться тебе не позволила чёртова гордость. Брат, поговори с ней. Нет, хочешь я поговорю?!

– Остынь ты… разве она захочет быть рядом с таким чудовищем, как я? – ни брат, ни мать не знали, что натворил Иран в тот день.

– Да о чём ты?! Не узнаешь, пока не попробуешь!

– А ты в ком–то веке прав… – поднявшись, взял куртку и направился на улицу.

Тогда Князев примчался к знакомой квартире… но та оказалась пуста. Он опоздал. Соседи разъяснили, что девушка уехала, не сказав куда. Иран искал её все эти годы, но так и не нашел ни одной зацепки. И с каждым годом надежда таяла, а шрамы на сердце всё продолжали кровоточить.

Мужчина продолжал смотреть сквозь стекло на Денвер. Город, где он познал удовольствие и страсть, любовь и потерю… Он положил руку на стекло, иногда ему казалось, что та, которую он ищет, все эти годы была рядом. Видел её в толпе прохожих, протягивал в след руку, желая коснуться… но затем понимал – это была лишь иллюзия.

– Жизнь – это лезвие, которое ранит нашу душу каждый раз, стоит нам совершить проступок. Оно оставляет раны, затягивающиеся со временем в шрамы, но не перестающие болеть.

– Мм? Ты что–то сказал, Иран? – переспросил задумавшийся о своём зам.

– Нет. Это так, мысли в слух...

***

Звонок мобильного телефона трезвонил эхом по всему дому, но похоже его не слышал лишь один хозяин. Иран в коем разе спал глубоким сном, и тот явно не желал отпускать из своих сетей добычу. Но телефон всё не умолкал, продолжая разрываться трелью, и в конце концов с первого этажа донесся раздражённый голос матери.

– Иран, телефон звонит! – но эффекта это тоже не вразумило.

Дальше в ход пошла тяжелая артиллерия. По лестнице затопали детские ножки, затем громко распахнулась дверь в спальню, восьмилетняя девочка с чёрными волосами вспрыгнула на постель и принялась не жалея сил тормошить спящего.

– Бра–атик, вставай! Телефон звонит! Братик! – а для пущей убедительности ещё в ухо прокричала: – Вставай, давай! Хватит уже дрыхнуть, как хорёк!

И о чудо, Князев–старший разлепил сонные глаза.

– Линда, не кричи… проснулся я, – прохрипел и сцапал свой персональный будильник в охапку, защекотал бока.

– Ну–у–ка пусти меня! И вон, телефон свой держи, – тот кстати замолк. – Да, и доброе утро. Как поговоришь, мама велела, чтобы спускался завтракать.

Сестра вырвалась и убежала, Князев проводил её улыбкой. Всё–таки хорошо, что остался вчера в родительском особняке, а не в пустой и холодной квартире, хоть более–менее выспался. Иран перенабрал номер звонившего и было поднес к уху сотку, как та затрезвонила вновь, оглушив. «Чёрт!» Нажав «принять вызов», буркнул.

– Ну, доброе утречко, настойчивый ты мой. Чего трезвонишь в выходной?!

– И тебе привет, друг, – совершенно спокойно произнес абонент, затем огорошил: –