Второй шанс для нас, или Любовь вопреки разводу - Злата Тайна

Я сказала это, и наступила тишина. Марк не отвёл взгляда. В его серых глазах не появилось ни гнева, ни обиды. Было лишь понимание и лёгкая, печальная мудрость.

— Я так и думал, — наконец произнёс он тихо. — Когда ты не отвечала на сообщения… я чувствовал, что ты отдаляешься. И не из-за работы. Спасибо за честность, Ева. Она дорогого стоит.

— Мне так жаль, — прошептала я, и это была чистая правда. — Ты заслуживаешь человека, который сможет подарить тебе всего себя. А я… я сейчас пуста для чего-то нового. И, кажется, наполняюсь чем-то очень старым. И я не знаю, к чему это приведёт. Но я не могу врать. Ни тебе, ни себе.

— Никогда не извиняйся за свои чувства, — он улыбнулся, и в улыбке была грусть, но и сила. — Да, мне жаль. Потому что ты удивительная женщина. И как профессионал, и как человек. И было бы интересно… узнать тебя лучше. Но если твоё сердце там… — он махнул рукой в сторону окна, в сторону города, где где-то был Алексей, — то это самый честный выбор. Самый трудный, но честный.

Мы допили кофе. Разговор снова стал деловым, но теперь без неловкости. Мы обсудили, как он будет искать другого дизайнера для продолжения работ, я пообещала довести до конца текущие проекты и помочь с передачей дел. Это была разумная, взрослая договорённость.

Когда мы вышли на улицу, он, как всегда, галантно открыл передо мной дверь.

— Ева, — сказал он, когда я уже собиралась уходить. — Если что… если там, в этой старой истории, будет больно… помни, что у тебя есть друг. Я буду рад просто чашке кофе и разговору. Без подтекстов.

— Спасибо, Марк, — я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. От благодарности, от сожаления, от облегчения. — По-настоящему. За всё.

Я пошла по улице, и холодный ветер обжигал лицо. Груз неопределённости, страха и надежды давил на плечи невыносимой тяжестью. Но внутри, под всем этим, была какая-то новая, хрупкая ясность. Я сделала выбор. Не между двумя мужчинами. А между прошлым, которое не отпускало, и призрачным будущим, которое могло и не наступить. Я выбрала риск. Я выбрала правду. Даже если эта правда вела меня назад, в самое пекло боли, которую я уже прошла. Но теперь я шла туда не сломленной жертвой, а женщиной, которая знала цену всему — и потере, и шансу. И это знание было моим единственным компасом в темноте, куда я решила ступить.

Глава 34

Мы встретились в парке, на той самой скамейке, где когда-то, кажется, в другой жизни, гуляли с коляской Сони. Теперь вокруг кружил жёлтый листопад, и воздух пах влажной землёй и уходящим летом. Лёша пришёл первым. Он сидел, сгорбившись, и смотрел куда-то вдаль, на сгорбленные спины ворон на промокшей дорожке. Увидев меня, он не улыбнулся, лишь кивнул, и в его глазах была та же сосредоточенная серьёзность, что и в больнице.

Я села рядом, оставив между нами пространство, но не дистанцию. Дистанция исчезла пять дней назад, в больничном коридоре.

— Как Соня? — спросил он первым делом.

— Крепко спит. Сказала, что если папа придёт, чтобы ты её разбудил. Она тебе что-то нарисовала.

— Приду, — он кивнул. Потом потёр ладонью колено, нервный жест. — Спасибо, что пришла.

Мы помолчали, слушая шуршание листьев под ногами редких прохожих.

— Я должен тебе сказать, — начал он, не глядя на меня. — Всё. Что не договорил тогда. Или… не смог.

Я приготовилась. К оправданиям. К самоуничижению. К чему угодно.

— С Настей… — он произнёс это имя с такой горечью, будто выплёвывая что-то горькое. — Это не было любовью. Это было бегством. От себя. От чувства, что я застрял, что жизнь проходит, что ты… ты стала такой предсказуемой, такой… домашней. А она была яркой, легкомысленной, она смеялась моим глупым шуткам и смотрела на меня, как на героя. Это был наркотик для уставшего эго. И самый большой самообман в моей жизни.

Он поднял голову и посмотрел прямо перед собой, но видел, казалось, не аллею, а свои собственные ошибки, выстроившиеся в ряд.

— Я быстро понял, что ошибся. Может, через месяц. Может, через два. Когда началась бытовая рутина, когда её «лёгкость» обернулась инфантильностью, а постоянная потребность в внимании стала удушающей. Когда я увидел, как она в своём блоге начала продавать «историю нашей любви», и мне стало… противно. Но признать это — значило признать, что я разрушил нашу семью, ранил тебя и Соню ради призрака. Это было невыносимо. Проще было продолжать играть роль. Делать вид, что всё хорошо. Злиться на тебя за то, что ты… существуешь и напоминаешь мне о моём провале.

Он говорил тихо, монотонно, без пафоса, выкладывая передо мной грязное, постыдное нутро своих мотивов. И в этой неприкрытой правде было больше мужества, чем в любых красивых извинениях.

— А потом ты показала мне ту фотографию. И это был… не удар даже. Облегчение. Потому что кошмар закончился. Я мог перестать притворяться. И тут же пришло осознание всей глубины моего падения. И страх. Что я останусь один. Что я навсегда потерял вас обеих.

Он обернулся ко мне, и в его глазах стояла та самая, выжженная больницами и раскаянием пустота, которую я уже видела.

— А потом Соня заболела. И этот страх… он затмил всё. Затмил обиду, гордыню, стыд. Остался только ужас. Ужас потерять её. И… тебя. Потому что я вдруг с жуткой ясностью понял: если её не станет, то последняя ниточка, которая связывает меня с тобой, с моей настоящей жизнью, порвётся. И я останусь в этом вакууме навсегда. Я увидел тебя там, в коридоре. Не просто бывшую жену. Я увидел мать моей дочери. Сильную. Настоящую. Ту, которую я когда-то любил больше всего на свете. И ту, которую предал самым подлым образом.

Он замолчал, сжав кулаки так, что костяшки побелели. По его щеке скатилась скупая, быстрая мужская слеза. Он даже не смахнул её.

— Эти дни рядом с тобой… они меня убили и воскресили. Убили того самодовольного дурака, который ушёл отсюда. И… дали шанс тому, кто, может быть, ещё не окончательно умер. Кто хочет быть достойным. Отцом. И… человеком рядом с тобой.

Он повернулся ко мне всем корпусом, и его взгляд был таким прямым, таким обнажённым, что стало трудно дышать.

— Я не прошу прощения. Его не заслужить. Я прошу шанса. Не вернуть прошлое.