Заклятие истинной любви - Стефани Гарбер

До сих пор Эванджелина старалась не думать об этом. Размышления об утраченных воспоминаниях отбирали у нее остатки сил, а вынырнуть из пучины беспокойства становилось все сложнее и сложнее. Эванджелине хотелось верить, что если она сможет найти способ вернуть память, то все мгновенно наладится.

А вдруг Аполлон прав? Что, если воспоминания только усугубят ее и без того тяжелое состояние? Казалось, принц был искренне обеспокоен тем, что однажды память Эванджелины вернется. А теперь и Тельма выглядела так, словно чувствовала то же самое – словно Эванджелине и правда лучше не вспоминать о прошлом.

И все же избавиться от беспокойства у нее никак не получалось. Возможно, это было связано с тем, что ей приходилось довольствоваться только лишь заверениями Аполлона.

– Тельма, прошлым вечером я кое-что слышала и хотела бы узнать, правда ли это. Аполлона в самом деле убили в ночь после нашей свадьбы, а меня обвинили в убийстве?

Стоило вопросу повиснуть в воздухе, как с лица Тельмы сошли все краски.

– Я никогда не верила, что это сделали вы.

– Но другие были убеждены в этом?

Тельма помрачнела и неохотно кивнула.

– Те времена выдались тяжелыми для всех нас. Но теперь, когда принц Аполлон вернулся, все плохое осталось позади. – Она медленно выдохнула, словно стремясь вернуть себе спокойствие, а потом мечтательно добавила: – Как чудесно, что принц ожил ради вас!

Тельма одарила ее взглядом таким искренним, таким милым, чистым и благоговейным, что Эванджелина на мгновение почувствовала себя неловко из-за того, что едва не доверилась тревожному голоску в голове.

К тому времени, когда портнихи, лекарь и слуги наконец-то ушли, уже наступил поздний вечер. В покоях Эванджелины, из которых совсем недавно доносился непрекращающийся гул, словно из оживленного улья, воцарилась непривычная даже тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня в камине и отдаленным боем башенных часов. Впервые за весь день Эванджелина осталась одна.

Тишина тем не менее сохранялась недолго. Вскоре после того, как все посторонние покинули ее покои, в дверь постучали.

– Могу я войти? – раздался с той стороны голос Аполлона.

Охваченная нешуточным волнением, Эванджелина взглянула в ближайшее зеркало, чтобы проверить, как она выглядит, и быстро пригладила волосы.

– Входи, – наконец сказала она, все еще пытаясь успокоиться.

Дверь тихо отворилась, и Аполлон уверенно шагнул через порог.

Он по-прежнему был красив и по-прежнему являлся принцем.

Не то чтобы Эванджелина ожидала, что он за одну ночь изменится внешне или перестанет носить королевский титул. И все же она так и не свыклась до конца с правдой. Аполлон стоял в ее покоях, такой высокий и величественный. И она вдруг подумала, что он наверняка знает, настолько хорош собой и какой эффект производит на нее.

Он улыбнулся еще шире, и щеки Эванджелины зарумянились. Она лишь надеялась, что однажды перестанет смущаться перед ним. Они ведь знакомы всего полтора дня, а их общего прошлого Эванджелина совсем не помнила.

– Я слышал, ты весь день провела в замке. Не хочешь прогуляться со мной? – сказал Аполлон с легкой усмешкой в уголках рта, словно намекая, что им предстояло нечто большее, чем прогулка.

Все внутри нее сжалось от волнения.

Виной тому могло стать возвращение воспоминаний, или, возможно, Эванджелину и правда тянуло к нему.

– Да, с удовольствием.

– Рад это слышать.

Аполлон поднес Эванджелине мягкую белую накидку, подбитую белоснежным мехом. Он помог ей одеться и задержал теплые пальцы на ее затылке, перебирая мягкие локоны. Казалось, он сделал это намеренно, а не случайно. По правде говоря, Эванджелина начала подозревать, что все действия Аполлона были четко выверены.

Покинув ее покои, он кивнул ожидающим у входа стражникам. Точнее, почти незаметно опустил подбородок, но в этом коротком движении чувствовалась сила отданного приказа.

Стражники одновременно склонили головы и отступили, чтобы Эванджелина с Аполлоном могли пройти. Затем они последовали за ними, держась на почтительном расстоянии.

Первые несколько залов замка Эванджелина и Аполлон прошли в молчании, освещенные теплым светом бра, украшавших старинные стены. В голове у Эванджелины крутилось множество вопросов, которые она хотела бы задать Аполлону, но сейчас чувствовала лишь нервное возбуждение.

Возможно, она не рискнула заговорить из-за близости стражников, облаченных в сверкающие бронзовые доспехи. Они шли немного позади, но Эванджелина слышала стук их ботинок по каменному полу, и ей казалось, что если она произнесет хоть слово, то они обязательно услышат.

Внезапно Аполлон взял ее за руку, и Эванджелина удивилась.

– Чтобы ты перестала думать о страже и начала думать обо мне, – шепнул он, легонько сжимая ее пальцы.

Это было… приятно. Его крупная ладонь бережно укрывала ее маленькую ладошку. Тем не менее волнение никуда не делось, по-прежнему мешая завести разговор. Признаться честно, беспокойство охватило Эванджелину еще сильнее, чем прежде. Все эти эмоции и впечатления были для нее в новинку, и она не совсем понимала, как реагировать на происходящее. Аполлон не был обычным юношей, который трудился в конюшнях или в пекарне своего отца. Он правил целым королевством и обладал властью, способной влиять на жизни всех его подданных. Но в эти секунды он просто держал ее за руку.

Только Эванджелина набралась смелости спросить, как они впервые встретились, когда вдруг увидела плакат, прибитый к одной из круглых дверей замка.

Обвиняется в убийстве и более тяжких преступлениях, совершенных против короны

У Эванджелины кровь застыла в жилах.

Под списком преступлений лорда Джекса находился портрет, если, конечно, его можно так назвать. Изображенный на нем человек напоминал скорее тень с двумя темными провалами вместо глаз и узкой прорезью рта.

Заметив, к чему был прикован ее взгляд, Аполлон притянул Эванджелину ближе к себе.

– Не обращай внимания на эти плакаты.

– Неужели лорд Джекс и правда такой?

Аполлон называл его чудовищем, но она совсем не ожидала, что он выглядит столь жутко и пугающе.

– Это просто грубый набросок. Он больше похож на человека – правда, лишь отчасти. – Слова Аполлона едва ли не сочились ненавистью.

От таких эмоций у Эванджелины появилось желание свернуться калачиком или же спрятаться от него подальше. У Аполлона наверняка имелись все основания злиться, но на одно мгновение Эванджелине остро хотелось сбежать. Или, быть может, все дело в изображении Джекса на плакате?

Мысли ее снова и снова возвращались к неясному образу, и Эванджелина так глубоко погрузилась в размышления, что в какой-то момент перестала