Все потерянные дочери - Паула Гальего

Он отводит взгляд и несколько раз зажмуривается, словно воспоминание жжет веки. Я тоже перестаю смотреть на него. Устремляю взгляд вперед, на дворец, где уже начали зажигаться ночные огни.

— В тот момент я думал, что могу убить его или согласиться. Мне не хватило смелости рассказать тебе и найти другой выход, и если быть до конца честным с собой, я должен признать, что к тому же чувствовал вину за наши идеи: за то, что сомневался в Ордене, за то, что считал, будто имею право на что-то иное, кроме как умереть за дело… Всё это время я спрашивал себя, какой была бы сейчас наша жизнь, будь у меня столько же отваги, сколько у тебя.

У меня щиплет глаза. Внезапно в горле пересыхает.

— Вероятно, я поступила бы так же, — говорю я ему, и когда он открывает рот, чтобы возразить, качаю головой. — Я серьезно.

Эти слова, кажется, смягчают его; создается впечатление, что его плечи немного опускаются, освободившись от тяжкого груза. Он больше ничего не говорит. Я тоже. Нам обоим нужно многое переварить.

Я возвращаюсь в свои покои с мыслью, что Орден снова что-то у нас отнял. Хотя, возможно, на этот раз справедливее было бы сказать, что это был Леон. Ясно одно: я не знаю его до конца. Даже его, который был другом, каким был Лоренцо, каким был Элиан. Я так мало знала Воронов, с которыми выросла, что мне трудно понять, кто из списка, составленного нами с Лоренцо, мог бы быть открыт и выслушать меня так, как сделал это он.

Войдя внутрь, я запираю дверь на ключ. Я избавляюсь от плаща, который на самом деле был мне не нужен, бросая его у входа, и чувствую, что что-то не так, в тот самый миг, когда оставляю его там и поворачиваюсь к гостиной.

Магия вспыхивает в моих пальцах, когда я делаю шаг вперед, и секунду спустя я создаю кинжал, крепко сжимаю его, хватаю своего противника, прижимаю его к стене и приставляю лезвие к горлу.

Я чувствую пальцы, сжимающие мою руку; твердо, но деликатно. Большой палец медленно очерчивает дугу, и я понимаю, встречаясь с прекрасной улыбкой, что это ласка любовника.

— Давно мы в это не играли, — мурлычет голос, по которому я отчаянно тосковала.

ГОЛОДНЫЙ ЛИС

Однажды проклятый лис проголодался. К тому же он чувствует себя забытым и незначительным с тех пор, как люди перестали приносить ему дары в лес. Теперь, чтобы поесть, ему приходится работать, а это ему не слишком по душе.

Когда напряжение между Львами и Волками достигает пика, Азери видит возможность и начинает сеять ложь при дворе Сирии. Он нашептывает опасные идеи в темных коридорах, заставляет ветер разносить слухи и садится ждать урожая.

Когда он является ведьмам-предательницам, работающим на Львов и просящим у него силы, он, не колеблясь, заключает с ними сделку. Они жаждут чего-то, способного уничтожить соргинак. Они намереваются обвинить их в использовании запретной магии, которая в итоге их и погубит, чтобы продолжить писать историю, в которой магия опасна. А Азери жаждет насытиться теми, кто способен сплести ложь, которая, если сработает, будет жить в умах стольких людей.

Однако у него самого нет такой силы внутри… но он знает, где её украсть.

Он отправляется к горе Проклятой, в которую сотни лет назад помог мне заточить тварей, рожденных из бездны и ужаса, и берет немного этой странной и непостижимой силы, чтобы передать её ведьмам.

Так они создают хиру — чудовищных зверей, чуждых любому естественному закону, животных с ненасытным голодом, питающихся магией. Они чуют её, преследуют и предпочитают пожирать соргинак, переполненных тем, что они ищут. Однако ведьмы, создавшие этих выродков, не учитывают, что магия живет в каждом создании, в каждом существе… и эти хиру расползаются по всей Земле Волков и всему Королевству Львов, пожирая ведьм и людей без разбора.

Впрочем, сами они не испытывают страха перед встречей с этими тварями, потому что Азери взимает свою плату и пирует их телами, раздувшимися от лжи.

Сытость длится недолго, и, жаждая подобного пиршества, когда другие продажные колдуны молят его о помощи в той же войне, он без сомнений идет искать её в том же месте.

Он знает: чем больше он кормит эти увядшие души, тем вкуснее будет его награда, и тогда Азери берет чуть больше гнусной и грязной силы, которой кишит Проклятая, и снова передает её Львам.

Энергия, которую они высвобождают тогда, создана из того же теста, что хиру и деабру. Это Пустота. Это Ничто и Забвение, и когда они выпускают её на волю… будущее распахивается возможностью навсегда погасить любой след человечества, потому что даже те, кто подносит огонь к фитилю, не знают, что произойдет, когда искра дойдет до конца.

Сила высвобождается в Лесу Нирия. Никто из тех, кто был на передовой, не выживет, чтобы рассказать об этом, но если бы выжил, то навсегда запомнил бы землю, горящую под невидимым наступлением угрозы, стволы деревьев, раскалывающиеся пополам, животных, пожираемых изнутри прожорливой чумой, магических существ, испепеленных неуправляемым огнем, целые ковены, вырезанные при попытке остановить безымянный ужас…

И только тогда Азери понимает, что высвободил тот самый ужас, который однажды был способен пожрать самих богов… и что смертные, возможно, не в силах его остановить.

Кто угодно подумал бы, что после этого Азери будет держаться подальше от своих братьев, но вот он здесь, снова так близко ко мне, таится в тенях.

Его хвост подрагивает в предвкушении, пока он наблюдает за принцем Эреи и королем Нумы, снова лгущими друг другу, как они делали это всё время.

Мне не нужно угрожать ему или говорить, чтобы он позволил всему идти своим чередом. Одного взгляда, когда Азери замечает мое присутствие, достаточно, чтобы он вздрогнул и исчез.

Никто из смертных этого не замечает. Оба слишком поглощены собственным бременем, чтобы думать о тенях, наблюдающих за ними, чтобы думать обо мне.

В лагере, который Дочери Мари держат скрытым, Девин входит в палатку Арлана, и делает это с поспешностью, которую не должен был показывать. Он понимает это мгновенно, когда видит, что Арлан цел, когда убеждается, что принц по-прежнему невредим.

— Что ты здесь делаешь? — говорит ему Арлан и сам понимает, что, возможно, это прозвучало более угрюмо, чем тот заслуживает.

Его голова забита объяснениями, которые дали ему Нирида и Кириан, оправданиями, извинениями… и больше всего его бесит то, что