Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Наши глаза встретились — и в его взгляде не было ни испуга, ни вины. Только интерес. Острый. Личный. Как будто он ждал этого момента. Как будто знал, что я войду. Что увижу. Что заговорю.

— У тебя пять минут, — сказала я, скрестив руки на груди. Полотенце держалось крепко, но я чувствовала, как дрожит кожа под ним. — Объясни, зачем ты здесь или я закричу так, что тебя вышвырнут вон.

Делая вид, что моя фраза его ничуть не испугала, он наклонился и посмотрел на свое отражение в зеркало, поправил прядь у виска — будто ему важно было выглядеть безупречно даже сейчас, даже перед женщиной в полотенце, даже в чужой спальне. Его движения — точные, как у хирурга. Ни тени суеты. Ни тени страха.

Затем он перевел свой леденящий душу взгляд в мою сторону, от чего сердце пропустило удар и в этот момент комната перестала существовать.

Только он. Только я. Только воздух, густой от чего-то невысказанного.

Его взгляд не просто смотрел. Он забирал. Брал на себя каждую черту моего лица, каждый вздох, каждый сбой в ритме сердца. В его глазах — не просто тьма. Это была глубина, где тонули мысли. Где гасли слова. Где оставалось только ощущение — чистое, первобытное.

В его взгляде мелкала грусть. Та, что не плачет. Та, что носит в себе целый мир. И страх — не передо мной, а за меня. И что-то ещё… что я не могла назвать. Что-то, что тянуло меня к нему, как магнит. Не к телу. К пустоте внутри него. К той самой, что отвечала на мою.

Он был словно пленник в мире, недоступном для внешнего восприятия. И в этом плену было что-то пугающе прекрасное — как рана, которую не хочется заживлять.

Это была коллизия чувств — грусть, страх и притяжение, смешанные в одну неповторимую эмоцию. И я оказалась свидетелем этого искаженного прекрасного, что лишь еще больше разжигало мое любопытство и привлекало к себе.

— Джанум, — протянул он мягко, бархатисто, словно ласкал моё прозвище языком. Медленно расправил плечи, развернулся ко мне всем корпусом.

Чёрная рубашка была расстёгнута почти до середины груди, открывая бледную кожу и блеск многослойных цепочек с кулонами разной формы. Одну из них — со звёздами — я помнила ещё с бала. Сквозь лёгкую ткань рубашки угадывалась реакция тела на прохладу в комнате, и этот мимолётный штрих был почти неприличен в своей откровенности. Если бы не плотное полотенце, которое я удерживала на себе, думаю, он бы не преминул язвительно отметить это в обратную сторону.

— Я не нашёл тебя внизу, — его голос был глубоким, а шаги в мою сторону — медленными и хищными, будто отмеряли не расстояние, а время. Каждый — как удар метронома, заставлявший меня застыть, словно статую. Я ощутила запах его одеколона — прохладный, с нотками влажной хвои, мха, мускуса. — Сегодня должна быть твоя смена. У меня покер, а моей счастливой звезды нет.

Иден склонил голову набок, изобразив лёгкую грусть, обошёл меня сзади, и я почувствовала, как воздух смещается, будто он забирает его собой. Его пальцы — тёплые, с лёгкой шероховатостью от старых шрамов — бережно собрали мои мокрые волосы в одну тяжёлую прядь, подняли её, освобождая шею, плечи, линию позвоночника. Я закрыла глаза, погружаясь в этот момент полной зависимости от него.

Он медленно провёл ладонью вдоль позвоночника, и дыхание сбилось. В этот миг я почувствовала, как рушатся все возведённые мною барьеры. Его прикосновения были магией — коварной, пьянящей, от которой разум звенел тревожным колоколом, требуя бежать, пока не поздно. Но в нём было нечто, что я не могла назвать, словно утраченный сон, и это притягивало сильнее, чем страх.

Так я стояла на грани между тягой к этому неопределенному обещанию и пронзительным страхом, который клеветал на меня своим безжалостным криком. Его теплые касания ставили меня перед выбором: бежать или остаться? Вопрос горел в моей голове, словно пылающий факел, а я искала ответ в его касаниях, в этом магнетическом эфире, притягивающем и пугающем одновременно. Ведь, порой, самые опасные ситуации начинаются с самых прекрасных моментов.

Но я была готова рискнуть.

— Я собиралась спуститься минут через тридцать, — наконец произнесла я, делая шаг к туалетному столику и мягко высвобождая волосы из его рук.

Пока я отвлекалась на волосы, я утратила бдительность, чем воспользовался мужчина и ухватился за край моего полотенца. Возможно, он хотел моей смущенной реакции: что я начну прикрываться руками и визжать, как девчонка, прося выйти из моей комнаты. Но я принимала очередные правила его игры, проигнорировав факт своей обнаженности, и опустилась на мягкий пуф перед зеркалом.

Иден наблюдал за этим представлением с нескрываемым удовольствием. В зеркале я уловила вспышку его горящих глаз, в которых играли эмоции — от лёгкой игривости до едва заметной озабоченности. Он склонил голову, усмехнулся, и чёрные непослушные пряди упали на лицо, словно тёмный занавес, скрывающий тайны, которые я ещё не разгадала.

Я взяла щётку и принялась осторожно распутывать мокрые волосы, не дав им превратиться в спутанный хаос. Но Иден бесшумно подошёл ближе, и его пальцы мягко коснулись моих рук, вынимая щётку с таким бережным движением, будто я была стеклянной статуэткой. Его ладони провели по моим волосам, разделяя пряди, и я почувствовала тепло его дыхания на затылке. Он водил щёткой по всей длине медленно, с особой внимательностью, и каждое движение отзывалось в теле странной слабостью.

Я ненавидела, когда кто-то чужой трогал мои волосы. Но его прикосновения разжижали меня, делали мягкой и податливой, как глина в руках скульптора. Уязвимость проникала в каждую клеточку тела, и мне приходилось прикусывать губу, чтобы не выдать дрожи.

Мы молчали, но я слышала, как учащается его дыхание — не громко, не панически, а ритмично, как будто он считал удары сердца. Невозмутимо я потянулась к баночке с кремом — фарфоровой, с ручной росписью, в которой хранился лавандовый крем, приготовленный по старинному рецепту. Аккуратно вынула немного на кончики пальцев и начала наносить — сначала на лицо, медленно, по массажным линиям, потом — на шею, плавными, круговыми движениями.

Иден жадно следил за каждым моим движением. Его глаза — не отрывались ни на миг. Ни на долю секунды. Я осознанно поддразнивала его. Опустилась с шеи ниже — к ключицам, к груди, огибая округлые формы, не скрывая, не стыдясь. Каждое прикосновение, каждое приоткрытие тайны