Ее бешеные звери - Э. П. Бали
Эта непредсказуемость могла бы меня раздражать, если бы не разумность школы, с ней было легко договориться, и, похоже, она вполне довольна моими традиционными манерами. Школа имеет старомодный характер, что мы оба, кажется, ценим. Эти нововведения могут выбивать из колеи, но они полезны. Кристина теперь будет служить мне дополнительной парой глаз. Еще один уровень безопасности поверх уже существующих слоев магии.
Однако то, что школа знает, что собой представляет Аурелия… Мне придется поразмыслить над этим в другой раз.
Я уже плыл по каналу с искрящейся голубой водой, когда увидел ее.
У меня перехватывает дыхание. Каждый волосок на моем теле встает дыбом. Весло застывает в руках, совершенно забытое.
Возможно, дело в том, что она сидит в позе сфинкса, неестественно неподвижная, золотистый мех — зеркальное отражение моего собственного. Возможно, дело в низком гуле силы, которая пульсирует по всей пещере, как ровный бой старого барабана. Он отдается в моих ушах, тяжело и размеренно.
Я ожидал увидеть опустошенную от страха девушку, согнутую под гнетом ужаса перед племенным загоном. Но передо мной сидит королева, пристально взирающая на меня, словно ожидающая. Оценивающая. Осуждающая.
Эти глаза. Эти потрясающие голубые глаза, в которых я раньше видел вспышки гнева, печаль или игривый блеск, теперь превратились в тлеющие угли. Словно перегоревшие от мощного жара угли.
Как будто она привела свое тело в боевую готовность вплоть до скелета.
Аурелия снова скрыла свой брачный знак, что, без сомнения, является частью таинственной силы, которой наделили ее предки из рода Костеплетов. Но эта метка отпечаталась в моей памяти так, словно она сама приложила к моему телу раскаленное добела клеймо. Я знаю, что она там. Я знаю, что она на ее коже, как и на моей, и воспоминание об этом вызывает у моего анимуса дикий рев.
Что-то большее, чем я сам, заставляет меня опуститься перед ней прямо на каменный пол. Что я и делаю. Я выпрыгиваю из лодки и сажусь перед львицей в своем деловом костюме. Смотрю на ее золотистый мех, длинные белые усы, очень царственную позу.
Бессознательно я начинаю говорить с ней мягким, как пух, тоном:
— Некоторые люди считают, что бешенство означает потерю контроля. Что, когда звери доведены до безумия, они… превращаются в тень самих себя.
Я делаю глубокий вдох через нос.
— Это не так, мисс Аквинат, — я внимательно слежу за ее реакцией на то, что использовал официальную фамилию, но ничего не происходит. Называть ее по имени кажется… запретным. Меня пробирает дрожь, но я подавляю ее.
— Я знаю, что это на самом деле. Защита. Самосохранение. Наши звери защищают нас единственным известным им способом. Самым первобытным способом.
Она даже не моргает. И мне приходится выдержать осуждение в этих мерцающих голубых глазах.
Не думаю, что мои слова доходят до нее. Я не вижу узнавания в ее затуманенном взгляде. Но, возможно, где-то внутри львицы человеческая Аурелия слушает. Эта свирепая девчонка, настойчиво бросающая мне вызов на каждом шагу.
Внезапно я замечаю, что происходит в остальной части пещеры. Беспорядочное нагромождение одеял, подушек, мягких игрушек и выброшенных упаковок от еды недельного запаса. Одна из плюшевых игрушек пахнет новизной — без сомнения, это подарок от Дикаря. Маленький розовый волчонок со стеклянными глазами, которые вручную покрасили в голубой цвет. Нимпин Генри сидит у передней лапы Аурелии и сонно моргает на меня большими глазами.
А перед ними стоит поднос с чашкой и блюдцем, которые, наверняка, принесли из столовой ее друзья. Но моё внимание привлекает запах, исходящий от чашки. Майло. Шоколадно-солодовый напиток, который у меня в списке обязательных поставок, потому что он очень популярен, особенно среди младших студентов перед сном.
Воспоминание манит, далекое, но… обжигающее.
Глубоко внутри меня гремят цепи, за которыми следует низкое громовое рычание.
Внезапное желание разбить этот фарфор вдребезги почти переполняет меня. Генри вопросительно пищит, и я вырываюсь из оков памяти.
— Я просто думал о «Майло», — говорю я ему. — Я знал девушку, которая пила его из точно такого же чайного сервиза.
Аурелия моргает, глядя на меня, и я гадаю, понимает ли она, кто я для нее. Кем я должен быть для нее. Интересно, злится ли она из-за того, что ее суженые отдали ее отцу. Поправка: попытались отдать.
Без сомнения, именно это довело Аурелию до такого состояния.
Вздыхая, я вспоминаю шестьдесят два электронных письма в моем почтовом ящике, на которые нужно ответить.
Я уже собираюсь встать, когда Аурелия тихо и низко рычит. Я замираю и смотрю на нее. К моему крайнему удивлению, она поднимается на ноги, делает пять шагов, разделяющих нас, разворачивается и садится рядом со мной. Ее мягкое и теплое тело прижимается к моему бедру, а затем она кладет голову мне на колено.
Все мое существо замирает, озадаченное этим совершенно неожиданным действием.
Я сглатываю при виде того, как она лежит на мне. От тепла, которое распространяется не только по моей ноге, но и по всем остальным частям моего тела. Я снова сглатываю. Затем прочищаю горло.
Она начинает мурлыкать.
Хотя человек может меня ненавидеть, ее анима явно не испытывает того же.
Генри устраивается по другую сторону от нее, комочек голубого пуха среди золота. Меня охватывает странное желание. Аурелия, возможно, ничего из этого не вспомнит, и все сказанное здесь и сейчас вряд ли будет воспроизведено между нами. Это заставляет моего анимуса мурлыкать, несмотря на стальные оковы. У него развязывается язык.
Стараясь не прикасаться к ней, я шепчу слова, которые никогда не думал произносить.
Глава 8
Лайл
Одно из моих самых ранних детских воспоминаний — как мы с братьями и сестрами пили по вечерам «Майло».
Там была человеческая девочка, дочь мужчины, который владел нелегальным парком дикой природы, где я родился. Мама Скай давала ей перед сном горячий Майло, а она прокрадывалась к клеткам с детенышами и выливала половину своей кружки в нашу кормушку.
Четверо моих братьев и сестер и я сбивались вокруг блюдца и лакали так быстро, как только могли. Скай хихикала и называла нас «глупыми малышами», а еще часто рассказывала о том,
