Золото и пепел. Хроники города номер Три - Мария Соколова

Через несколько минут, немного успокоившись, вызываю чистильщиков по голографу:

— Нужен отряд на -8 уровень, юго-западный коридор. Напарник мёртв. Забирайте. Тварей всех убил.

— Принято. Жди, — отвечает мне кто-то усталым и абсолютно безэмоциональным голосом.

Чистильщики спускаются через полчаса – трое в серых комбинезонах, лица закрыты масками, в руках мешки и носилки. Один смотрит на останки, снимает маску, морщится:

— Этот на -8 впервые был?

— Да, — хрипло отвечаю я, в горле пересохло.

— Бывает. После уменьшения порога допуска месяц назад – это уже третий в мою смену. А сколько еще пропало с концами, потому что без напарников пошли, — пожимает он плечами. И равнодушно, как будто собирает мусор, начинает складывать куски тела в мешок – голову, руку, оторванные ребра.

Поднимаюсь вместе с чистильщиками наверх. Расписываюсь в каких-то бумагах как свидетель и иду в управление. Кидаю жетон на стойку. Бабка смотрит на меня проницательным взглядом, пальцы пересчитывают мятые купюры.

— За смену, и еще плюс доплата за опасность, и еще за сопровождение новичка на -8, — бормочет она и кладет деньги на стол, неприязненно посматривая на мои руки, грязные и липкие от крови. — Иди что ль помойся в раздевалке. Нечего тут в крови по управлению шастать. А напарник твой где?

— Мёртв, — выдавливаю из себя, сжимая кулаки.

Она хмыкает, пожимает плечами, будто ей плевать, и отворачивается к своим журналам.

Но мне не плевать. Кровь кипит, ярость рвётся наружу. Это не её вина, она просто считает бумажки. Виноват тот, кто сверху, кто шлёт пацанов на смерть. Деньги, сжатые в кулаке, жгут ладонь, и я направляюсь к лестнице на второй этаж, где сидят начальники. Каждый шаг отдаётся в висках.

Дверь кабинета с табличкой "Управляющий" – белая, идеально чистая. Открываю её рывком и вхожу. Внутри – парень лет двадцати пяти, не из наших. Гладко выбритый, волосы зализаны назад. Костюм чистый, дорогой, и пахнет не углём, а каким-то цветочным дерьмом – такое только в центре города носят. Развалившись за столом, он лениво тыкает пальцем в голографический планшет. Наконец поднимает на меня взгляд и, скривив губы в брезгливой усмешке, произносит:

— Чего тебе? Стучать в дверь в трущобах не учат?

— Заткнись! Какой урод понизил планку допуска на -8 с шестидесяти баллов?! — ору я, приближаясь к столу. — Он даже выстрелить не успел! У него сын остался, три месяца от роду! Жена одна теперь, без кормильца! Вы его убили, суки!

Он вальяжно откидывается на стуле и скрещивает руки. Ухмылка ширится, будто я рассказал шутку.

— Ты же Кайл, номер 721, да? Успокойся, — медленно и скучающе произносит он. — Приказ сверху. Людей не хватает, может, и сам знаешь. В этом году только семь человек планку в 80 баллов прошло. Их убьют, тебя убьют – и что дальше? Кто будет -8 и -9 зачищать? А если не зачищать – сильные монстры выше полезут. Шахтёров пожрут, придётся военных вызывать. Нам оно надо?

— К чёрту ваши приказы! И военных к чёрту! — я бью кулаком по столу. — Вы его туда послали на смерть! Ребёнок даже "папа" не научился говорить, а его отец уже в мешке! На жалкое пособие жене и сыну не выжить! Кто ответит за это?!

— Сядь и не ори, — цедит управляющий, вставая со стула. — Не я тут решаю, кто и куда идёт. Не нравится — топай в центр управления городом скандалить. Только там тебя никто слушать не станет. Быстро в тюрьму сядешь или отправят за стену, в Пустошь, грузовые поезда с товарами от монстров охранять.

— Ты, мерзкая мразь, — рычу я, хватаю его за лацканы пиджака и тяну через стол. — Ты его видел хоть? Ты знаешь, как он умер? Его голову тварь оторвала у меня на глазах! А ты сидишь тут за белой дверью, в чистеньком кабинетике да в чистеньком костюмчике и дуреешь со скуки!

— Руки убрал! Думаешь, самый умный? И весь такой правильный? Ничего ты не знаешь, болван! — он вырывается, пятится к стене, лицо краснеет от злости. — Выпишу я им разовую компенсацию, хорошую! Напарник номер 1113 был, верно? Только свали отсюда, и чтоб больше я тебя не видел у себя в кабинете. Иначе ещё шаг – и сядешь на полгода. Я тебе гарантирую, связей хватит.

Дыхание рвется из груди, кулаки дрожат от несправедливости. Хочется размозжить ему череп о стену, но отхожу, понимая, что лучшего предложения, чем сейчас, я не добьюсь. Дверь хлопает за спиной, чуть не слетая с петель.

Сбегаю по лестнице. Залетаю в раздевалку, игнорируя удивлённые взгляды и вопросы сослуживцев. Быстро принимаю душ под ледяной водой и, надев запасной комплект одежды, выхожу на улицу.

Вечереет. Небо тёмное, лишь на западе алеют красные полосы, точно кровеносные сосуды, пронизывающие тьму. На улице, на лавке у входа в управление, сидит Марк. Его рыжие кудри торчат из-под капюшона.

— Привет, ты говорил с Рихардом? — спрашивает он, замечая меня.

— Нет, не до него сейчас, — отвечаю я, присаживаясь рядом. — У тебя есть планы на вечер? Хочу напиться. Составишь компанию?

— Серьёзно? Что случилось? — друг удивлённо смотрит на меня, вскидывая бровь.

— Напарника тварь разорвала. Не уследил. Моложе тебя. У него жена, сын… Всё из-за этих уродов!

— Проклятье… Ладно, без проблем, пойдём, у меня у самого настроение ни к чёрту.

Бар в бедном районе — двухэтажная тесная дыра с низким потолком, насквозь пропитанная запахом алкоголя и табака. Садимся с Марком за стойку, грязную, липкую, с темными пятнами от пролитого пойла. Друг заказывает у бармена бутылку самогона и две стопки и сразу наливает по одной. Я хватаю свою и опрокидываю залпом – спирт обжигает горло, воскрешая голоса у меня в голове. Слова Дэна, смех Лины – словно эхо, от которого не сбежать. Если бы я был с ней, если бы позволил себе хоть на миг поверить в эту возможность… Нет. Об этом не может быть и речи. Дэн сдох, и его кровь на моих руках. Его сын теперь будет расти без отца, да и жена сейчас наверняка рыдает над письмом из управления. Она даже похоронить его не сможет. Останки из шахты всегда сжигают в кремационных печах. И следующим могу быть я. Не хочу этого для неё. Никогда.

— Ты чего