Выжить после апокалипсиса - Людмила Вовченко
У воды было шумно, как на ярмарке, только говорили здесь голосами течения, камня и лозы. Плетьи скользили в руках Веры — она распаривала их в бадье и мягко прокручивала вокруг кола, линия за линией, будто писала на воде вязью. Подростки снимали сапоги и заходили по колено: «шов» держит, глина плотная, но на повороте набросало коряг — Лев вынул из воды старую корытину, в которую набились листья, и смехом отпустил:
— Дожили: корыта к нам сами приходят.
— Да это же удача, — сказал Степан, подталкивая корыто ближе к берегу. — Промоем, латкой закроем — и для зерна пойдёт.
— Или для молодняка, — заметил Пётр, но глаза у него мягко блеснули: такие находки дом любят.
У «садика» Мира с Витой работали в паре: Вита — разрыхлить землю пальцами, как волосы ребёнку, Мира — полить под корень, не по листу. На выжженном куске двора, где прошлой весной горела сухая трава, они размечали место под грядки поздней капусты: «будущий холод любит то, что держится крепко», сказала Марфа, и Мира записала эту фразу в тетрадь как пословицу.
Лада расправляла у навеса пряжу: у неё в руках нитка звучала, как струна — в одном месте тоньше, в другом толще, а в целом — ровно. Девчонки возились рядом с веретенами, сдерживая азарт, чтобы не наломать ниток. Яков между делом подрезал край козырька у двери — дождь вчера капал прямо на порог — и молча кивнул Пётру: «теперь — как надо».
День поднимался неторопливо, будто примерялся к ним. И именно поэтому треск колёс на дороге прозвучал резко.
---Гости на этот раз были не из канцелярии. Две повозки — не бедные и не богатые, «как у всех» — качнулись на валу, и в воротах остановились трое. Лица чистые, но натянутая улыбка в глазах. По речи — город. По плечам — «приказные».
— Доброго дня, хозяйка, — первый, в сером, улыбнулся больше губами, чем глазами. — Слышали, здесь… развивается. Дело есть интересное. Мы — посредники по работе. Людям с краю земли тяжело: сами понимаете — налоги, проверки, ремонт. Мы забираем «лишние руки» на сезон в уезд, под государевы нужды. Платим честно. Возвращаем с опытом. Каков разговор?
— Разговор — о чём? — Мира не тронула бровью. — У нас лишних рук нет. Недостающих — много. Налоги — заплатим с урожая, проверки — прошли. Ремонт — делаем сами.
— Сами — это хорошо, — тонкость улыбки зазвенела жёстким металлом. — Но государю — тоже люди нужны. Парни — в плотницкие артели. Девки — в ткацкие. Дети — на подмогу. На сезон, говорим же. А платим — серебром.
Пётр вышел из тени навеса и встал на полшага позади Миры — не заслоняя, поддерживая. Яков не сказал ничего, просто положил рубанок на козлы ребром — так инструмент не любит, плотники за это ругают. Но все видели: если придётся, рубанок станет молотком.
— У нас есть ткачиха, — спокойно сказала Мира. — Лада. Ученицы — Вера и Вита. Плотники — Яков и Пётр. Дети — дети. Нам серебро не дороже людей.
— Серебро — не люди, — поддакнул первый с видимостью согласия. — Но людям серебро нужно. Вы молодая, хозяйка. Поглядите шире: отдадите троих на сезон — получите инструменты, соль, иглы. И справку, что «в счёт налогов зачтено».
Слово «справка» прозвучало сухо и ровно — как жало. Вера дернула ленточку, но тут же отпустила — сама.
— Мы не торгуем людьми, — сказала Мира и едва заметно улыбнулась. — Даже в счёт налогов. Мы торгуем рыбой, сыром и пряжей. Хотите — угощу вас хлебом. У нас он вкусный. И бесплатный.
Лада тихо положила ладонь на плечо Веры — «стой, не вспыхивай». Пётр не отводил взгляда от мужиков — смотрел не на позы, на ноги: кто как переминается, кому невтерпёж, у кого под коленом дёргается «нерв».
— Скажу прямо, — чужой парень в сером перестал улыбаться. — Мы всё равно зайдём к вам осенью. Наряд придёт — и пойдём по дворам, по околицам. Кто-то да поедет. Лучше — договориться заранее. Это вам легче. И нам быстрее.
— Осенью у нас будет урожай, — спокойно ответила Мира. — И учёт. И если к нам придут «по людям» — мы пойдём к интендантше с перечнем: сколько заплатили налогом, сколько изменили к лучшему. И стоять мы будем не хуже, чем сейчас. А в договор вы впишете мне письменно: «люди — не предмет обмена»?
Парень усмехнулся без веселья:
— Вы умная. Это раздражает.
— Меня — тоже, — невозмутимо вставил Яков. — Но жить можно.
Пауза хлопнула дверью. Тот, в сером, понял, что «с ходу» не выйдет, и сделал шаг назад — не трусливый, опытный.
— Возьмите хотя бы объявление, — он положил на стол дощечку с выжженным текстом: куда, когда явка, какие работы. — Если кто-то сам пожелает — не запрещайте.
— Я никого не запираю, — сказала Мира. — У нас двери открыты наружу. Но и внутрь — не для всякого.
Они ушли не обиженными — раздражёнными. Мире было всё равно, каким словом это назвать. Она долго смотрела на дощечку объявления, а потом протянула её Ладе:
— На чердаке — подальше, чтобы дети не играли. А если кто прочтёт — сами поговорим. Не про «нельзя». Про «надо и можно у нас».
Вера молча повязала новую ленту — тоньше прежних — между столбом и навесом. Лента была не «от кого-то». «Для нас».
— Колокол у нас сегодня звонил дважды, — пробормотал Яков, возвращая рубанок на место. — На воду и на разговор.
— И оба раза мы его не боялись, — тихо сказала Мира. — Это важно.
---После обеда в дом зашёл Родион. Вошёл — и сразу понял, что было что-то «такое»: люди держались ровно, но в воздухе осталась тонкая нить натянутого. Он узнал о «вербовщиках» с двух предложений и кивнул:
— Они пойдут по всему краю. У кого стены
