Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Я отвожу взгляд, молча желая, чтобы он ушёл и не отвлекал.

— В мире есть три типа людей, Хейвен. Те, кому ты точно можешь доверять; те, кому ты точно не можешь; и те, про кого ты никогда не узнаешь, можно ли. А ты — кому доверяешь по-настоящему?

Я вспоминаю слова наших кузенов, тот день, когда мы разбирали фразы Ньюта в коме. Иперион тоже сказал: игра лабиринта — это игра доверия.

Кому я доверяю, по-настоящему?

Себе.

Ответ всплывает без размышлений — инстинкт, первобытная настройка. Сердце мечтало бы сказать: «Хайдесу и моей семье». Но голова знает: в самом конце доверять можно только себе.

Я подхожу к своему входу. Кронос уже двинулся — ладонь лежит на ближайшей колонне. Его янтарные глаза скользят по мне сверху вниз, и я почти уверена: он пытается спрятать беспокойство.

— Пожелал бы удачи, да тебе она ни к чему, — произносит он мягко. — Большому уму не нужна слепая богиня, что изредка целует людей.

Я стою не шелохнувшись, пока он не исчезает.

Качаю головой, чуть усмехаясь его манере говорить. Стискиваю руками зелёные стены узкого тёмного коридора — это природный тоннель-вход в настоящий лабиринт. Всего несколько метров. У ног стелется дымка, затягивает землю белёсой пеленой. Она вьётся у щиколоток, будто хочет оплести и задержать. Я ловлю себя на том, что уставилась на неё слишком долго, — время, Хейвен — и выхожу на свет следующего пролёта.

Зрелище вырывает из меня воздух. И на секунду я рада, что решилась играть: красивее поля боя я не видела и уже не увижу.

Каждая тропа — это изумрудные кусты, будто вечная весна. Но главное — они цветут. Сотни алых точек рассыпаны по стенам — и от этого лабиринт одновременно прекрасен и жутковат. То ли бутоны, дерзко выжившие зимой, то ли тонкие струйки крови, стекающие по живым стенам.

Слева — мраморная статуя, выше прежних колонн. Если стены поднимаются метров на пять, то она — почти до их верха. Это Аид. Я знаю и без золотой таблички у подножия.

Окидываю взглядом глубину переплетений: среди зелени видны и другие статуи. С моей точки — пять. Похоже, по одной на каждого Олимпийца. Значит, их тринадцать.

Трава у ног шуршит — что-то мелькает, и я вздрагиваю. Сердце на миг замирает, а потом пускается вскачь.

В паре шагов от меня стоят двое. Неподвижные, как изваяния, но живые. На них длинные чёрные туники. На лицах — маски.

Слева — маска койота: белая, с позолоченными деталями. Справа — маска кошки: золотая, с белыми узорами.

Я иду навстречу, твердя себе, что бояться уже поздно. Я внутри. Играть — единственный путь.

Их двое. С Минотавром, который входит через тринадцать минут после старта, будет трое. «Три» — одно из слов, что бормотал Ньют в коме. Но мозг уже щёлкает дальше — и вспоминает бумажку, которую я получила ещё до возвращения из Греции, в начале января.

1

1 1 1

Один в одиночку — это я, участница. Три вместе — те, кого я встречу внутри. Не хватает только Минотавра.

— Один всегда врёт, — режет воздух металлический голос, пьяный от тишины, в которой мне уже становилось не по себе.

— Один врёт иногда, — вторит другой, тоже металлический, но с иной ноткой.

— Один не врёт никогда, — произносят они вместе.

Из-под чёрной туники «койота» показываются перчатки — пальцы касаются ремешков и снимают маску. На меня смотрит отец. Взгляд — смесь нежности и тревоги. Я так поражена, что не могу вымолвить ни слова.

«Кошка» делает то же и открывает лицо. Рея. Рея Лайвли, жена Кроноса.

— Я не понимаю, — выдавливаю, когда голос возвращается.

— В лабиринте есть два способа выйти, Хейвен, — объясняет Рея своим обычным ледяным тоном. Ни один мускул на лице не шевелится, кроме губ. — Ты можешь довериться одному из нас троих — только одному — и идти туда, куда он укажет. Либо можешь довериться себе и искать тропу сама.

Логично выбрать себя — если бы это не была ещё и гонка со временем против Кроноса. И всё же… здесь мой отец. Почему бы мне не поверить ему?

— Но лишь один из нас всегда говорит правду, — продолжает Рея. — Другой — всегда врёт. Третий — чередует. Тебе нужно понять, кому из нас ты действительно можешь доверять.

Слова Ипериона. И слова Кроноса — только что.

Игра в лабиринте для каждого своя… потому что мы доверяем разным людям? Или тут есть что-то ещё?

Я недостаточно наивна, чтобы считать отца тем, кому можно верить всегда. Это было бы глупо: он лгал мне всю жизнь об усыновлении. Если идти за инстинктом — он «врёт иногда». Рея — врёт всегда. Значит… Минотавр говорит правду. Аполлон просил меня доверять ему, быку в лабиринте. Что, если всё сходится именно так? Что, если мне нужно просто дождаться Минотавра и позволить ему вести?

Резкая сирена разрезает тишину. Не понимаю, откуда, — звук такой мощный, что рефлекторно затыкаю уши. Точно такой же стоял, когда два месяца назад в лабиринт вошёл Ньют. Сигнал, который предвещал появление Минотавра: клетки выехали из земли, незнакомец в бычьей маске и с мачете в руке.

Он близко.

Стоит мне представить его фигуру — по спине пробегает ледяной озноб. Не знаю, смогу ли довериться ему, как просил Аполлон. Как?

— Идёт, — произносит Рея, глядя мне за спину. Радости в её голосе нет.

Отец, напротив, больше не скрывает эмоций. Он протягивает ко мне руки, умоляя подойти.

— Надо двигаться, Хейвен. Нужно уйти прежде, чем он появится. Он причинит тебе боль.

Я делаю шаг к нему — и застываю, глянув обратно, в узкий входной коридор.

— А если он на самом деле не хочет причинять боль? Если он… не злой?

Отец хмурится, будто я сморозила величайшую глупость. За пару шагов сокращает расстояние и берёт меня за руку — крепко, но мягко.

— Незнакомец с оружием не хочет причинять тебе боль, Хейвен? — переспрос, полон неверия. — Я изучил карту лабиринта. Я знаю выход. Но нужно идти сейчас.

— Тот факт, что он твой отец, ещё не значит, что ты обязана ему верить, — вклинивается Рея.

— А ты — жена Кроноса, — парирую. — Между тем чтобы довериться тебе и шагнуть в пропасть, я выберу пропасть.

Уголок её губ вздрагивает