Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Я закрываю глаза — сердце бухает оглушительно. И даже с полной неизвестностью перед завтрашним днём он умудряется дарить мне покой.

— Тогда и я люблю тебя от Луны и до обратного пути. Но дважды.

Наши лица почти соприкасаются, и я чувствую, как каждая нервная клетка во мне дрожит, нетерпеливая. Сколько бы поцелуев ни было, я хочу их так, будто это первый.

Нас прерывает струя песка, которая с хлёстом бьёт по нашим телам. Мы одновременно оборачиваемся к нарушителю — мы и так знаем, кто это.

Гермес и правда набирает новую горсть. Замирает, поймав наши взгляды.

— Эй, вы ещё с нами? Лиам придумал безотказный план, как вывести тебя живой из лабиринта!

Почему-то я совсем не хочу его слушать.

— Можем смотаться в комнату, если хочешь, — шепчет Хайдес мне в ухо.

Я улыбаюсь и киваю: давай обратно к семье. Лиам потирает ладони и выкатывает презентацию:

— Я могу зайти в лабиринт и отвлечь Минотавра для тебя.

Поднимается хор возгласов — больше возражений, чем одобрения.

— И как ты это сделаешь? Стих ему прочитаешь? — язвит Афина.

Гермес с Посейдоном взрываются хохотом.

— «Здравствуйте, господин Минотавр, я написал для вас стихи в рифму», — пародирует Посейдон Лиамов голос, и волна смеха накрывает заново.

— Думаю, он сам покажет тебе выход, лишь бы ты отстал, — добавляет Хайдес.

Шутки про Лиама и его «рандеву с Минотавром» продолжаются; сам Лиам не особенно веселится, фыркает и пытается вернуть разговор в серьёзное русло, предлагая «эффективные тактики отвлечения, которые спасут Хейвен».

— Ну, можешь застать его врасплох так же, как застал Хайдеса в театре, месяца три назад — раздеться, — поддакивает Афина и бросает на меня лукавый взгляд.

Арес поднимает руку:

— Если Коэн разденется, я тоже иду в лабиринт.

Хайдес не тратит воздух на нотации. Черпает пригоршню песка и запускает Аресу в лицо, заставляя того закашляться. Арес, не упуская шанс, отвечает залпом. В итоге выходит песчаная войнушка — по-детски глупая, но до смешного милая.

Позади меня небо начинает светлеть — солнце уже на подходе, готово осудить нас на ещё один день. На тот самый день, которого я так долго ждала — со страхом и, да, с крупицей азарта.

И пока я провожу взглядом каждого на этом пляже, прихожу к важному выводу: в лабиринт я иду, чтобы помочь семье, отцу и Ньюту. Но выбираться хочу ещё и потому, что меня ждёт вторая семья — странная, конечно, но моя — здесь, снаружи.

— Ребята, вот и рассвет! — Лиам показывает в небо и обрывает песчаную дуэль Хайдеса с Аресом.

Нас накрывает тишина, нарушенная только звучным зевком Гермеса.

Солнце выглядывает из плоского, мирного водного края. Небо окрашивается в розовый и оранжевый, редкие облака складываются в затейливый узор цветов и форм. Отблески ложатся нам на лица, и я жмурюсь на секунду.

Потом перевожу взгляд на Хайдеса. И только теперь замечаю: он смотрит не на рождение нового дня. Ему плевать, как розовый и оранжевый переплетаются в облаках. Он смотрит только на меня. Не знаю, сколько так уже длится, но по его полному безразличию к небу понимаю — он, похоже, ни разу и не повернулся к морю.

Я улыбаюсь, стараясь запомнить на лице спокойствие — как фотографию. Потому что, пока остальные отвлечены и наслаждаются рассветом, я вижу: у Хайдеса блестят глаза.

Глава 55. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ИГРАТЬ В ЛАБИРИНТ, ЗАПОМНИ ТРИ ВЕЩИ

В Афинах периодически приносили в жертву семерых юношей и семерых девушек. Их отправляли в лабиринт — дань Минотавру.

К семи вечера мы все стоим у входа в лабиринт. Когда мы подошли, Кронос уже был здесь. Руки заложены за спину, лицо поднято к небу — ему будто нет дела до нашего появления.

Хайдес держит меня за руку; мы подходим ближе и останавливаемся в паре метров от его отца, утешая себя пустой надеждой, что тот не подслушает ни наши приветствия, ни шёпот.

Никто не произносит ни слова. До нас словно не доходило, что всё действительно случится, пока мы не столкнулись на лестнице виллы, что соединяет первый этаж со спальнями.

Зевс первым кивает мне. Лишь слегка склоняет голову, без лишнего пафоса.

— Удачи, Хейвен. Надеюсь, мои родители нашли способ тебе помочь.

Успокоила, спасибо.

Посейдон просто обнимает меня. Ничего не говорит — выражение на лице и так всё говорит. Гера делает то же, только её объятие мягче, утешающее. Она не держит меня так, как держат человека, которого провожают на смерть. И я за это благодарна.

Следом идёт Афина. Такая же колкая, как и всегда, — на миг я снова вижу ту девушку, которую возненавидела с первой встречи. Думаю, она тоже меня обнимет, но Афина лишь склоняется и целует меня в щёку. В нос бьёт её свежий запах — будто травы и пряности.

— Постарайся там не умереть, — одёргивает она. — А то я тебя зря ненавидела.

Закатываю глаза:

— Вообще-то ты почти сразу меня полюбила.

— Если тебе так легче спится — повторяй это дальше.

Мы улыбаемся одновременно.

Перед тем как она отходит, я перехватываю её за запястье:

— Подожди. Обещай одно.

Она настораживается, как будто я могу попросить чего-то безумного. Уже знает меня.

— Если Хайдес попробует полезть в лабиринт за мной — останови его. Прошу. Не дай ему снова через это пройти. Любой ценой.

Порыв ветра взъерошивает её тёмные волосы; прядь щёлкает по натянутому лицу.

— Он мне этого никогда не простит, Хейвен. — Она смотрит из-под лба на брата, вздыхает. — Если он сунется — я пойду за ним. Это единственное обещание, на которое я способна.

Я открываю рот, чтобы возразить, но Афина прижимает палец к моим губам. Я сдаюсь.

К ней подстраивается Лиам — мне даже слышится её тихий вздох-«ну вот».

— Ты справишься, Хейвен. Но я забираю назад то, что сказал на рассвете. В лабиринт за Минотавром я не пойду, прости.

Хихикаю и взъерошиваю его каштановые вихры:

— И так сойдёт, Лиам. Спасибо.

Афина зацепляет его под руку и уводит к остальным. И тут я замечаю того, кто подходит следующим — и у меня сжимается сердце.

Герми. Из всех он хуже всего умеет прятать эмоции. Уже ревёт как ребёнок, шмыгает носом, трёт щёки ладонями. Я протягиваю руку, приглашая подойти.

Гермес игнорирует ладонь и буквально врезается в меня, сминая в объятии. Он сгибается надо мной — я заметно ниже — и прижимается всем телом.