Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

— Даже не смей её трогать и вмешиваться в мою игру!

Минотавр отпихивает меня к узкому просвету, который ещё остаётся между огнём и правой изгородью. Я валюсь на пол, но успеваю выставить ладони. Ползу к огню, жар обжигает глаза, новый приступ кашля выворачивает грудь. Единственное, что не даёт остановиться, — приглушённый голос Хайдеса в нескольких метрах: он зовёт меня.

Я бы сказала ему не лезть и оставаться на месте, да не уверена, что хватит сил. Мне не хватает воздуха, лёгкие горят. И всё же, так хочется сказать… не рискуй ради меня… не…

— Нет! — нечеловеческий крик за спиной возвращает меня к реальности.

Отец бросается ко мне и хватает за щиколотки — наверное, чтобы снова затащить внутрь. Я луплю ногами изо всех сил и попадаю ему по руке. В нескольких шагах Минотавр удерживает Кроноса.

Я замечаю краем глаза. Лезвие мачете взмывает в воздух — и падает мне на лицо.

Боль такая, что я даже не в силах закричать сразу. Я чувствую, как сталь рассекает правую сторону щеки, идёт по всей длине. Прежде чем дойдёт до шеи и убьёт меня, я бью коленом вперёд и отталкиваю отца.

И тогда кричу. Кричу так, что боюсь — голоса больше не останется. Кричу, слёзы текут по коже, смешиваясь с кровью, которая струится из раны.

Это привлекает внимание Кроноса и Минотавра: они бросают схватку и встают по одну сторону — против общего врага. Моего отца.

— Что ты с ней сделал? — взрывается Кронос, глаза налиты кровью.

Крио будто в трансе. Уставился на лезвие, забрызганное моей кровью, потом — на моё лицо в слезах. Этой заминки хватает, чтобы Кронос вырвал у него мачете.

— Пожд… — выдавливаю я.

Крио отшатывается — он, как и мы, понял, что задумал Кронос. Но Кронос быстрее — и ведом яростью, пьян адреналином и злобой. Он бросается на брата и вгоняет лезвие ему в живот. Глаза моего отца распахиваются вместе с ртом. Руки хватают рукоять — будто пытаются выдернуть железо — а он оседает на колени.

Кровь хлещет. Вид оружия, прошившего его насквозь, подступает к горлу рвотой. Я уже почти не чувствую свою боль. Я хочу только одного: чтобы отец не умер. Я хочу знать, что стояло за его словами. Он не может умереть после того, что сказал. Не так. Не сейчас.

Я ползу к его телу и трясу его как безумная. — Папа… Папа…

Он моргает один раз. Шевелит губами, но звука не издаёт.

Я снова зову. Он умирает у меня на глазах. Что я скажу Ньюту? Как это объяснить? Он поверит?

— На моём месте должна быть ты. — Это его последние слова перед тем, как он делает последний вдох.

Я не трачу дыхание. Пятюсь вслепую, всё ещё не в силах встать. Уставившись в ужасе на неподвижное тело, повторяю его фразу. На моём месте должна быть ты. Он никогда меня не любил? Я всё делала зря? Тогда зачем было меня усыновлять? Какой смысл был во всей моей жизни?

— Хейвен! — Минотавр орёт мне прямо в ухо, прежде чем поднять меня с земли. Ноги не держат — подламываются, он вынужден перехватить меня снова.

Мне нужно время, чтобы понять источник паники в его голосе. Кронос прошёл сквозь стену огня. И вышел из лабиринта. Раньше меня. Он только что выиграл.

Я потеряла того, кто, возможно, никогда не был мне настоящим отцом.

И я проиграла игру.

Глава 57. ИГРА АРТЕМИДЫ

Легенда гласит, что Артемида уже в трёхлетнем возрасте попросила у Зевса исполнить девять желаний. Вот они: навсегда остаться девой, иметь множество имён, быть «Дарительницей Света», получить лук и стрелы и тунику до колен. Ещё — шестьдесят дочерей Океана девятилетнего возраста для собственного хора. Плюс двадцать нимф в услужение, чтобы заботились о ней. И напоследок — стать владычицей гор и помогать женщинам, страдающим в родах.

Возвращается боль от раны на лице. Пульсирует так яростно, что меня на секунду лишает дыхания.

— Больно, — выдыхаю то немногое, что у меня осталось. — До чёртиков больно.

— Знаю. Сейчас вытащу тебя и обработаем рану. Держись.

Голос у Минотавра больше не искажён. Я слышу низкий, ни с чем не путаемый тембр. Успеваю повернуть голову — и ловлю знакомые черты Аполлона. Значит, Минотавр и правда был он.

Маска валяется в траве в нескольких метрах. Пламя уже подбирается к ней. Почти символ того, что игры лабиринта закончились. Навсегда.

Аполлон подхватывает меня на руки, прижимая к груди.

— Закрой глаза. Постараюсь как-то тебя «починить».

Я не закрываю. Но он обнимает ещё крепче, накрывает собой — и, разогнавшись, прорывается вместе со мной сквозь огонь. Он настолько быстр, что я почти ничего не чувствую. И от этого меня прошибает: насколько же больно сейчас ему?

Я стискиваю зубы и считаю про себя до десяти. Воздух становится чище. Меня осторожно укладывают на землю.

— Хейвен! Боже, Хейвен, нет, нет, нет… — голос Хайдеса не даёт мне сомкнуть веки, как бы ни клонило в сон.

Он сменяет Аполлона, и меня накрывает его свежий, чистый запах. Я вцепляюсь в его футболку на остатках сил. Пытаюсь улыбнуться:

— Видел? Я выбралась… проигравшая… но живая… — язык заплетается, и я бормочу несвязное.

В его глазах стоят слёзы. Он смотрит на меня с ужасом. И я понимаю — только когда замечаю кровавые разводы на его футболке. Моя рана. Моё лицо.

Я знаю, что он думает. Что приговорил меня к той же отметине, что носит сам уже много лет.

— Так не должно было быть… — шепчет. Слеза прорезает его щёку. — Сбылся худший мой кошмар. Так не должно…

— Аполлон? — выдыхает Гермес, оглушённый.

Зевс держится, выгибая бровь:

— Ты разве не умер?

Арес делает шаг вперёд, с самым нелепым выражением, что я у него видела:

— Охренеть, воскрес? Я же говорил, что он — Иисус!

Аполлон пожимает плечами, будто ничего особенного:

— Только у меня ушло меньше времени.

Даже Кронос позволяет себе секунду изумления при виде сына. Потом улыбается:

— Должен был догадаться. Должен был догадаться, что твоя верность — Артемиде, твоей сестре. Солнце и Луна. Как и должно быть.

Пока остальные пытаются переварить новость, прикосновение Хайдеса возвращает меня к нему. Он с болезненной бережностью касается кожи вокруг раны, его губы шевелятся беззвучно. Кажется, он повторяет одно длинное «нет».

И внезапно мне плевать на боль и на глубину пореза. Я хочу только, чтобы всё это исчезло — лишь